29 августа 2014
Сюжет: Что случилось с российскими десантниками? Все материалы Дождя
Тимур Олевский, единственный российский журналист, имеющий аккредитацию и в Донецке, и в Киеве, который смог поговорить с задержанными костромскими десантниками, которые находятся сейчас в СИЗО в Киеве.
Телеканал Дождь ведет гражданское расследование «Наши солдаты». Мы пытаемся выяснить, где и почему погибают российские военнослужащие, кто они, сколько их, почему они погибли, кто их убил. Мы, российское общество, соотечественники, друзья и родственники погибших, должны знать, что происходит. Если у вас есть какая-то информация о погибших, пропавших или попавших в плен солдатах, присылайте нам по адресу soldat@tvrain.ru.

Олевский: Здравствуйте, я Тимур Олевский, журналист телеканала «Дождь» из России. Мне разрешили с вами поговорить. Если кто-то из вас на какие-то вопросы отвечать не захочет, если не хотите – не отвечайте. Вас записывали на видео.

Савостеев: На первом видео меня не записывали.

Олевский:  А кого из вас записывали? Расскажите, пожалуйста, как это было.

Почтоев: Да, было видео записано. В каком месте, мы точно не знаем. По крайней мере, нам не говорили, где это было. Видео было записано без давления на нас. Когда мы все рассказали, обсудили, что происходит, как все было, сняли видео по своему уже желанию. Второе видео было записано в СБУ Харькова, тоже без всякого давления. После того, как нас покормили, опросили, нас вывели на улицу и попросили, чтобы родители видели, представиться, показать, что мы живы, здоровы.

Олевский: Один из вас на видео был в штатском. Почему вы были в штатском? Ваша мама, с которой я разговаривал в Костроме, об этом как раз спрашивала. Она не поняла этого. Она предположила, что вы пострадали из-за этого.

Савостеев: Нет, все было нормально. Просто камуфляж очень сильно порвался после того, как произошел взрыв. Остался в таком же состоянии. Чтобы ночью как-то согреться, люди дали свитер.

Олевский: А когда вы поняли, кто вас задержал?

Савостеев: Когда мы попали в плен, нам объяснили, что мы находимся на украинской территории и мы в плену. О том, что мы на украинской территории, об этом никто не знал из нас.

Олевский: Мы не понимаем, как это вообще произошло. Разные предположения есть, в том числе, что был бой. Как это происходило? Вы можете рассказать, если хотите?

Савостеев: Здесь сидят все практически из моего взвода. Наша задача была – выдвинуться в колонне в тыловом охранении. То есть мы должны были прикрывать тыл, сопроводить колонну на учения.

Олевский: К вам относятся – как к пленным, как к арестованным?

Генералов: К нам очень хорошо обращаются. Здесь очень хорошо кормят.

Олевский: Юридический статус вам объявили?

Генералов: Нет.

Олевский: Вы не знаете до сих пор, в качестве кого вы здесь находитесь?

Генералов: Нет. Нас допрашивают как свидетелей. По материалу допросов, как допрашивали нас здесь, в Киеве непосредственно, мой следователь говорил: «Хочу допросить вас как свидетеля». Я был допрошен как свидетель. Все допрошены как свидетели.

Олевский: Если не секрет, кого-нибудь из вас спрашивали о событиях в Крыму на допросах?

Почтоев: Нас непосредственно спрашивали, были ли мы в Крыму. Как нас можно спросить о последствиях, если мы, например, там не были? Они спрашивали, были ли там, на что услышали ответ: «Нет, нас там не было». Поэтому как мы можем рассказать что-то о Крыму?

Савостеев: Как нам сказали, нас будут передавать нашим родителям. Родители будут приезжать сюда и забирать нас.

Генералов:  Я сейчас общался со следователем, но это будет сделано после того, как российская сторона даст свое согласие. Украинская власть готова, это будет сделано как жест доброй воли по отношению именно к родителям. Кто здесь находится, кто попал в эту заварушку, мы в принципе поняли, что на самом деле. Грубо говоря, захвачена украинская летчица, ее сейчас будут судить, здесь нас никто судить не будет, хотя в принципе мы…

Олевский: Простите за вопрос. Когда вас учили еще в Костроме, или неважно где, вам, наверное, объясняли политическую ситуацию. Как вам объясняли о событиях на Украине? Если это не военная тайна, конечно.

Почтоев: Объясняли то, что мы видели в новостях. А про новости, что показывают в России, вы должны забыть, что там именно показывают.

- Вы не подвергали эту информацию никакому сомнению?

Почтоев: Не было возможности это подвергать, потому что мы не знали, что творится здесь, поэтому верили тому, что показывали в новостях.

- А вы понимали, что едете на Украину?

Почтоев: Нет. Мы ехали на батальонно-тактические учения в Ростовскую область.

Савостеев: Нам сказали, что мы едем на батальонно-тактические учения. Все думали, что это будут реально учения, потому что с периодичностью в несколько дней другие военнослужащие уехали на такие же учения, только в Чебакуль. У нас постоянно проводились какие-то учения, мы за несколько дней перед отъездом приехали только с учений, с полевого выхода, и у нас по плану должны были следующие учения быть. Они идут одни за другими. Нам сказали, что будут проводиться учения только в Ростове.

- Тем не менее, четверо контрактников вышли из строя, когда сказали, что они должны будут поехать в Ростов.

Почтоев: Это контрактники были только что пришедшие, можно сказать, что они не отслужили и недели.

Савостеев: Только пришедшие, которые проходили испытательный срок. Поймите сами, что вы наполовину гражданский человек, и ехать куда-то на три месяца не каждый захочет.

Почтоев: Тому пример, мы уезжали в Тамбов, нас также поднимали по тревоге, мы уехали на три месяца. Также мы летали в Псков на учения, на такие же батальоны тактические учения. В принципе, ничего такого нового не происходило, все те же самые построения, все те же самые подготовки, переезды.

Савостеев: Все было, как обычно. Все те же самые ящики с базой: ножи, топоры, пилы, спички. Обычная жизнедеятельность. Ничего не готовилось ни к войне, ни к чему.

Олевский: А среди вашей группы, которая здесь оказалась, были погибшие?

Почтоев: На это мы ответить вам не можем. У нас один есть раненый, он обгорел в танке. Он сейчас находится в лучшей хирургии Украины.

Савостеев: Нам сказали, что он находится сейчас в РФ на лечении, что с ним все хорошо.

Олевский: Пока вы здесь были или по дороге в изолятор, вы встречали каких-то других задержанных российских военных?

Почтоев: Нет.

Олевский: С вами связывалось ваше командование?

Савостеев: Нет.

Олевский: И вы не связывались?

- Нет.

Олевский: То есть официальные каналы не работают пока?

- Нет.

Олевский: Кто-нибудь из вас опасается каких-то претензий со стороны руководства РФ или командования из-за того, что вы оказались в плену, как это иногда передается по некоторым российским телеканалам?

- Поживем – увидим.

- Когда вы вернетесь домой, вы вернетесь в часть?

Почтоев: Нет.

Олевский: Почему нет?

Почтоев: Надо будет прийти за военными билетами, за телефонами, за симкартами, за вещами. По крайней мере, после всего, что произошло, мало кто хочет дальше служить. Учения – не учения, но попав в такие передряги, мне лично неохота оказывать давление на своих родителей этим всем, что получается здесь. Я уезжаю на учения, неважно, Песочное это в Ярославской области, 30 километров от Костромы, от полка или куда, родители всегда на нервах, что происходит, где я, как, чего. По крайней мере, там я на связи. А там, уехав, потеряв связь, я представляю, что сейчас творится с родителями  в России.

Олевский: После того, как вы позвонили, стало полегче, на самом деле.

Почтоев: Полегче стало. Но все равно родители на нервах из-за этого. И чтобы родители продолжали дальше нервничать, я просто не хочу.

- То есть дело только в родителях?

Почтоев: Ну да, дело только в родителях, да и самому не хочется попасть еще раз в такую передрягу, не зная, по чьей вине.

Митрофанов: Чудом мы уцелели, когда взрывной волной вас вытолкнуло всех из танка. Потом начался обстрел.

- А вы понимаете, кто стрелял, с какой стороны?

Митрофанов: Нет, голову не поднять было.

Почтоев: В тот момент думаешь, как бы не попасть под этот обстрел, не думаешь, откуда стреляют.

Олевский: Было ли какое-то предупреждение, сигнальная ракета?

Почтоев: Нет. Мы просто остановились наладить связь с командиром батальона.

Митрофанов: Командиры сами не знали. Мы заблудились там. На перекрестке туда-сюда ездили, смотрели, чтобы колеса гусеницы проходили. Не видели ничего, куда ехать. Потерялись мы.

- А в какой момент это произошло? Это было перед тем, как начался бой? Когда вы потерялись?

Савостеев: Мы доехали до перекрестка. С чего началось: колонна остановилась, командир роты приказал вернуться за отставшей машиной. Я – командир боевой машины, мне и командиру Ходову было приказано вернуться за отставшей машиной. Я выполнил его приказ, мы с командиром Ходовым развернули две машины, вернулись к ж/д переезду, где нам нужно было забрать машину такую же БМП с личным составом. Мы забрали, вернулись на указанную точку, где стояла колонна, колонны уже не было, колонна ушла. Проехав, может, метров 500, мы поднялись на горку, командир постоянно выходил на связь, но связи ни с кем не было. Пытались зрительно найти колонну, но нам тоже это не удалась, потому что ветер, кругом горели поля, увидеть ничего нельзя было.

Мы повернули сначала налево, проехав некоторое время, развернулись. Командир все это время сидел на связи, но на связи никто не отвечал. Мы развернулись в обратном направлении и поехали опять к этому перекрестку, повернули направо, то есть в обратном пути, откуда мы приехали, думали, что колонна сама развернулась и уехала. Но колонны не было. Тогда командир приказал развернуть машины. Доехав до перекрестка, мы повернули направо. Проехав где-то метров 200-300, командир пытался все это время выйти на связь. Три машины встало, он начал выходить на связь, потому что думал, что, может, из-за гула машин или что-то ему не слышно просто.

И в этот момент был первый взрыв, но снаряд взорвался рядом. Он никого не зацепил, он просто взорвался рядом. Мы все поспрыгивали с машин и заняли круговую оборону. Половина личного состава так же, как и я, мы заняли у боевых машин. И сразу же за ним прозвучал второй взрыв, взрыв попал прямо в танк. Куда точно, я не могу сказать, я не определил. И всех от этой боевой машины раскидало, я не знаю, на какое расстояние. Меня отбросило от танка. Пролежав где-то, я не засекал, но минут 10 точно, очнувшись, я просто пополз.

Куда полз? Первое – это подальше от боевой машины, потому что у машины начал срабатывать боекомплект. Прополз метров 100-150, может, 200, и я увидел, что рядом со мной еще пару человек. Мы начали вместе выбираться. По нам сразу начал работать пулемет. Мы ползли по полю с подсолнухами, если мы чуть поднимали голову – сразу же было видно, что очереди шли, подсолнухи падали, верхушки подсолнухов. В это время работала артиллерия постоянно. С какой стороны она била, поймите, в тот момент не смотришь, с какой стороны в тебя летят снаряды. Ты просто понимаешь, что тебе надо выжить, и ты просто ползешь.

Там было поле, оно было наполовину скошенное, и был перелесок поля. Мы начали перебегать через этот перелесок и увидели, что по краю дороги тоже бегут наши военнослужащие. Мы начали двигаться все к этому перекрестку. Прибежав туда, мы увидели, что там были окопы. Там было сделано что-то наподобие блиндажа. Мне сразу сказали, что механик-водитель машины, которая взорвалась, жив, и наводчик. Наводчик здесь сидит, что они живы, но механик-водитель очень сильно обгорел. Подбежав к нему, я увидел, что наводчик успел ему оказать первую медицинскую помощь. Я осмотрел его, у него было шоковое состояние, лицо было обожжено, руки – там страшно было смотреть. Все были напуганы, все были потеряны. Что делать, какие действия, что происходит, никто не мог понять. У нас должны были быть учения, такого ни на одних учениях не было.

Я посмотрел, что офицеров нет, и принял командование на себя. Приказал уйти в глубину метров на 200, занять круговую оборону и оказать помощь раненому до конца. А сам с сержантом-генералом мы остались на перекрестке, чтобы подождать остальной личный состав, который остался там, может, кто живой есть, чтобы вернуться и забрать. Мимо нас проехало две боевые машины в ту сторону, в сторону горевшего танка. Они подавали сигнал сбора и несколько раз останавливались. Мы поняли, что они забирали тех, кто оставался там. Если там люди оставались живы, то они понимали это и возвращались к машине.

Еще немного времени покружив там, они вернулись на этот перекресток, и, проехав мимо нас, может, они не заметили нас, но один механик-водитель видел нас. В определенный момент, когда он проезжал чуть дальше, мы ему махнули рукой, что надо проехать дальше, что в глубине леса сидит личный состав. Может, он как-то недопонял меня. Скорее всего, он тоже был напуган, потому что у нас никто не участвовал ни в каких боевых действиях.

Мы начали двигаться, мы вернулись к личному составу и приняли решение, так как механику очень становилось плохо, он начал стонать, просил воды. Поймите, грязь, пыль, земля, надо было спасать его. Мы начали выбираться оттуда. Стали идти боевым дозором, как нас учили. Кто-то из нас, может, понимал, что это не по закону учения.

Дойдя до моста, мы увидели несколько военнослужащих, людей в военной форме с оружием. Увидев нашего раненого, они сразу же подошли к нам и предложили оказать помощь раненому. Мы согласились, потому что он уже начал терять сознание, шок начал отходить и боль у него была, скорее всего, невыносимая. Спросили, кто старший, я сказал, что я. Меня проводили в их штаб, наподобие сарая. Там были военнослужащие уже с нашивками, но нашивки не наши. И там мне объяснили, что мы находимся на украинской территории, мы находимся в плену. И дальше мы здесь оказались.

- Вас силой задерживали или нет?

Савостеев: Нет.

- А как вы считаете, то, что там произошло, что командование не выходило на связь, чем вы это объясняете? Потому что выглядит это как предательство, как будто вас бросили.

- Может быть, просто связи не было, может быть, что-то с радиостанцией было. Много что может быть.

Савостеев: Нас силой не захватывали, нам просто никто ничего не объяснял, что должно было происходить. Нам никто не говорил, что мы идем на войну. Нам сказали, что мы на учениях. Поймите, на учениях мы стреляем в картонные мишени, а не в людей. Это разные вещи. Этот момент ничем от других не отличался. И то, что вышли люди и помогли раненому, я думаю, что любой так бы помог.

- Может, кто-то хочет сказать сам что-то без вопроса.

Савостеев: Мама, папа, вы не переживайте, у меня все нормально. Все будет хорошо. Все будет нормально, мама.

Митрофанов: Хочу передать своим родителям, маме, папе, своей девушке Катеньке, я тебя очень люблю, скоро приеду. Не переживай. Кто за все это будет в ответе?

- А мы не знаем.

- Никто не знает. Они написали обращение к президенту, в Министерство обороны.

Олевский: Они получают много разных ответов. Но мне кажется, что не надо вам сейчас все эти ответы, они очень разные. Вам надо вернуться, а когда вернетесь, сами прочитаете все, что в эти дни кто про вас говорил и что обещал родителям. У вас такие мамы, что их запугать, по-моему, невозможно. Единственное, что я понимаю, что их немного дезинформируют. И очень много родственников однополчан ходит сейчас в часть и проверяет по спискам своих близких, потому что у них нет с ними связи.

Почтоев: И не будет.

Олевский: Почему не будет?

Почтоев: Потому что мобильные телефоны у нас забрали на второй день, находясь в эшелоне. Мы оставляли мобильные телефоны, и с тех пор связь просто обрублена.

Олевский: Ну вот они переживают очень, им говорят, что часть в Ростове. А подробностей они пока не знают.

Савостеев: А что про нас?

Олевский: Плохого про вас ничего не говорят.

Савостеев: Нет. Как взялись мы здесь, как появились?

Олевский: Говорят, что вы заблудились на учениях, случайно перешли границу.

- Было 20 километров.

- Как вам в Киеве?

- Хорошие города, все гуляют мирно.

- Когда вы успели посмотреть города?

Митрофанов: Мы с Харькова ехали.

- Многие стали удивляться, как вы успели посмотреть города.

Почтоев: То видео, где мы ходим по одному, это и есть СБУ Харькова. А после этого видео буквально через часа 3-4 нас отправили сюда.

Митрофанов: Никакого Майдана нет, все спокойно живет.

- А вы как-то себе объясняете, почему вас отправили, людей, которые не имеют такого опыта?

- Мы этого не можем понять. Почему если нужна война, отправляют пушечное мясо? По-другому нас не назвать.

- Ну да, вам же не объяснили, зачем вы идете.

Почтоев: А если бы начали объяснять и говорить, что мы едем на войну или так далее, я на 90% уверен, что большая часть полка вышла бы из строя. Если бы сказали, что будет увольнение, всем было бы без разницы, сказали бы: «Увольняйте, но я пойду домой». Большая часть вообще бы никуда не поехала.

- Все женаты, все с детьми.

Почтоев: В том-то и дело.