Принятое Россией решение на год запретить ввоз на ее территорию западных продуктов питания, имеет не столько экономическое, сколько социально-психологическое значение.

Для Эстонии российский рынок – это важное стратегическое направление, даже несмотря на то, что в силу исторических причин доля экспорта на восток значительно сократилась. Тем не менее для аграрно-промышленного комплекса, который попал под ответные санкции со стороны РФ, российский рынок важен и от него никогда не получится отказаться полностью. Производители молока и мяса ориентированы на ближайшие регионы, ведь они производят скоропортящиеся продукты.

«Линия Онищенко» больше не нужна

– На самом деле наш агропромышленный комплекс начал страдать не сегодня. В начале года уже были введены санкции против пищепрома. Тогда перед необходимостью обновить сертификаты были поставлены мясо-молочные производители и рыбообработчики. Это было самое начало крымских событий, все понимали, в чем причина изменения требований, но до сих пор Россия старалась решать протекционистские и политические вопросы с использованием, скажем так, «линии Онищенко» (Геннадий Онищенко – бывший главный ветеринарный врач России, получивший широкую известность постоянными запретами на ввоз в Россию тех или иных товаров, якобы не отвечавших ветеринарно-пищевым требованиям – прим. И.К.). К ней мы уже привыкли и в целом были готовы. Об этом не принято говорить, но производители-практики давно нашли пути обхода возникающих при введении таких санкций ограничений: направлять товар кругом, через других партнеров, через перекупщиков, офшоры. Пусть не все, но все же значительная часть продукции проскакивала, что позволяло оставаться на плаву, тем более что российский рынок полупустует. Там чувствуется нехватка товара, особенно – качественного товара.

– Что же ввергло производителей в такую панику сегодня?

– В начале года, после пережитых «онищенковских» мер и замены сертификатов, экспорт на российский рынок только-только начал возрождаться, и именно в этот момент возникли санкции политические. Россия вышла с открытым забралом, без всяких фокусов, и все поняли, что столкнулись с чем-то принципиально новым. Все понимают, что с российской стороны запреты будут применяться предельно жестко, под контролем ФСБ и всех прочих силовых ведомств. Обходные пути, может быть, и будут, но это будут совсем другие пути: не наши, а чьи-то чужие. Это первый эффективный полный запрет на ввоз товаров.

– То есть вы хотите сказать, что аналитики не могли предположить, что такое возможно? Это на фоне происходящего на мировой политической арене и последовательно вводимых санкций против самой России?

– Честно говоря, это было довольно сложно предположить. Месяца полтора назад я выступал перед представителями сельхозсектора и предрек, что Россия обязательно ответит. Ограничениями. Но я тоже не мог представить, что ограничения будут повальными и их применят так открыто. Я считал, что вновь претворят в жизнь «онищенковские схемы», просто в большем масштабе. Теперь в игру введены другие правила. Поставщики оказались в ситуации, когда перекрываются пути – как прямые, так и обходные. Европа же привыкла к правилу сопоставимых с введенными санкциями ответных шагов по тем же секторам и похожим целям. Поскольку западные санкции в основном точечные и бьют по конкретным «топовым» лицам и компаниям или же отдельным технологическим направлениям или секторам, то ожидалось, что и ответ будет по похожей модели, а не по рядовым гражданам и компаниям. В том числе и по своим собственным. Но Россия закрыла пищевой поток даже как будто себе во вред, и к этому мы оказались не готовы.

Вот тебе и надои

– Кому после введения запрета придется сложнее всего?

– Тем, кто имеет очень большую долю экспорта на Россию. Наш мясо-молочный сектор экспортирует в Россию около 20 процентов своей продукции.

– Вы имеете в виду прямой экспорт, но есть еще около 20 процентов молочных продуктов, которые поставляются в Финляндию, есть молоко, которое отправляют в Литву, и кто знает точно, что является конечным пунктом назначения этой продукции.

– Ясно, что необходимо менять схемы работы. Уверен, что крупные переработчики случившееся переживут. Труднее придется первичным производителям. Наши молокопроизводители и животноводы производят свой продукт в очень больших количествах. На сегодня мелкого молочного фермерства у нас практически не осталось, а крупные по надоям и при наличии самого совершенного оборудования вышли в топ на мировом уровне. И (смеется) даже превысили европейскую квоту, за что сейчас мы получим еще и штрафы. А если серьезно, такие количества производимого молока требуют, чтобы и потребитель был другой – индустриальный. Местный рынок в состоянии переварить лишь половину производимого в Эстонии молока. Все остальное уходило на экспорт: часть шла на российский рынок, часть – в другие страны и очень много покупала Литва. Дело в том, что Литва не имеет своих крупных производителей молока, а покупать его у мелких фермеров – накладно, некачественно и нестабильно. Оказалось, что выгоднее везти молоко из Эстонии за 700 километров, поскольку здесь оно есть всегда и отменного качества. 

Литва, как выяснилось, является крупным производителем и экспортером сыра. Его продают и в Россию, и в страны СНГ – они санкции еще не ввели, но чем дело кончится, мы пока не знаем, – и в Центральную Европу. В начале года литовцы тоже попали под санкции со стороны России, и уже тогда я думал, что начнется процесс сворачивания закупок. Но тогда нам просто повезло. Оказалось, что в Литве делают не просто сыр, а твердый сыр, который имеет более длинный процесс изготовления и более долгий срок хранения, а потому временные трудности удалось пережить без потерь.

– А теперь литовцы уже притормозили свое производство?

– Да. С мелкими производителями уже проведены предварительные переговоры о сворачивании производства и сокращении объемов закупок. Пока до реальных шагов не дошло, но, думаю, это вопрос нескольких дней. Крупные производители еще к переговорам не приступили, но это не означает, что и  до них эта волна не докатится.

Три цели Путина

– Распространяется ли российский запрет на те товары, которые выходят под эстонскими торговыми марками, но производятся в России? К примеру, концерн Tere, осваивая российский рынок, предпочел открыть заводы там, чтоб не мучиться с поставками сырого молока, которое может запросто испортиться в дороге. С финским Valio та же история.

– Нет, на такой товар санкции пока не распространяются. Но это тоже вопрос времени. Есть страхи, что рано или поздно могут закрыть и такие заводы. Под шумок экономических санкций всегда появляются собственные экономические интересы. Местные инвесторы сменят иностранных, придя на все готовенькое.

– Но это уже рейдерство какое-то!

– Рейдерство – это распространенное явление в России. Сегодня большие промышленные предприятия перенимают, что ж ферму-то не взять приступом?! Нет проблем. Это уже существующая практика, и я не думаю, что она исчезнет. Не обязательно отнимут, не обязательно выкупят за бесценок, но создадут условия, при которых будет выгоднее избавиться от завода.

– То есть мы уже ничему не удивимся?

– Я думаю, что да. И поверьте, это надолго.

– Это понятно, непонятно только, почему аналитические центры и спецслужбы не смогли дать более-менее четкого прогноза развития ситуации после поездок Владимира Путина в Латинскую Америку, которая сегодня готова частично заполнить нишу, освобожденную запрещенными товарами; когда он обновлял договоры с Белоруссией, Киргизией и прочими странами СНГ; когда наводились мосты дружбы с Китаем.

– Я больше скажу: отслеживать и делать выводы нужно было даже не сейчас, а достаточно давно. Путин тогда был премьер-министром. 22 декабря 1999 года появилась программная статья под его именем, где из семи основных сфер деятельности, в отношении которых приводилось путинское видение того, что России нужно, три касались экономики. И все, что там написано, до сих пор осуществляется. Одна из идей: самодостаточность. Вторая – военно-промышленный комплекс. Это двигатель технологического прогресса и одновременно аргумент для увеличения политического и военно-стратегического веса в мире. И третья заключалась в том, что нужно ограничивать конкуренцию, чтобы подстегивать и поддерживать собственного производителя. Нужно использовать все механизмы, в том числе и международно признанные, но не только.

И что я хочу сказать – путинская эпоха, которая еще лет 20 может продолжаться, если Бог даст сил и здоровья, начиналась с программы, которая до сих пор осуществляется. Кстати, та статья почему-то очень быстро пропала с сайтов. Так что ваши претензии нужно адресовать макроаналитикам, которые могут отследить динамику с самого начала.

– Ну, может, западные аналитики просто не понимают русской души…

– И вот мы подошли к самому главному. Чтобы оценить происходящее, нужно понять: несмотря на то, что нанесен вред простому человеку, это будет создавать позитивный эмоциональный фон по отношению к Путину, к его акции, к его деятельности на внешнеполитической арене – это и есть сплочение нации. Это ментальность, специфика, которую европейскому человеку не понять.

– А с точки зрения европейского человека: какой вред запрет нанесет самой России?

– Очень большой сектор российской экономики базировался на импорте. Сейчас его просто загоняют в серую зону. Он что, весь пропадет? Нет, конечно. Он пойдет под новые крыши. Те, кто сейчас производят на европейском сырье, будут искать альтернативу, и это займет некоторое время…

– Если им заранее не была тихо дана команда искать новых поставщиков…

– Может, и была дана, не знаю. Не слышал. Есть еще другая сторона экономики, в основном мелкий бизнес, который занимается перепродажей импортного товара. Переключиться с одних каналов на другие, например, на китайский, достаточно сложно.

– В любом случае Россия, мне кажется, оказалась в более выигрышной ситуации. Она, как невеста на выданье, – к ней начнут свататься новые женихи. А Европа останется  на бобах.

– Может быть. Но главное тут для руководства России – подстегнуть настроения: во всем виноват Запад, так им и надо, а мы потерпим.

– А что плохого в том, что российские предприятия, работающие с импортом, вырвали из зоны комфорта и заставили думать?

– Третий пункт путинской программной статьи это и предусматривал. Просто до сих пор правила игры не всегда позволяли это делать. Онищенко использовали, поскольку это один из немногих легальных способов так действовать на  международном правовом поле. Но сегодня у российского руководства есть и еще одна цель: наряду с консолидацией своего общества пытаются расколоть европейское общество. Это попытка повлиять на внутреннюю политику Европейского союза с помощью агропромышленного лобби. До сих пор ставка делалась на немецкое промышленное лобби. Но после малазийского самолета немецкое лобби себя не оправдало. Теперь ставка на аграриев. 40 процентов евросоюзного бюджета  тратится на поддержку фермерства. И именно эту часть активного населения политики боятся. В отличие от немецкого лобби, это не крупняк. Крупный справится сам, для него санкции – мелочь. Средний – переживет, помогут правительства. Главная проблема возникла у мелких фермеров, которые теряют очень много. Все это может, как надеются в Москве, привести к акциям протеста, которые испугают политэлиту Европы, и она пойдет на попятную, свернет с пути дальнейших санкций.

– То есть, когда в выходные в Кремле не приняли звонок Ангелы Меркель, а через несколько дней объявили о введении санкций, это были звенья одной цепи?

– По всей видимости, да. Путин вообще имеет особенность в особо важные моменты не поднимать трубку. Он не принимал звонки даже от своего министра иностранных дел Сергея Лаврова во время переговоров с Керри в начале крымских событий. То есть «показатель трубки» – это очень серьезный показатель. Когда в условиях полувоенной обстановки глава государства не принимает звонок от своего самого ключевого министра, который ведет переговоры с главным оппонентом, это, конечно, не просто так. В тот момент Путину нужно было выдержать паузу. Но это очень страшно, когда все зависит от настроения одного человека. А теперь вспомните еще один важный момент: когда Путин позвонил сам? В тот момент Обама и Керри завершили свой визит в Саудовскую Аравию и летели обратно. Все дело в Саудовской Аравии и российской зависимости от цен на нефть и газ. Особенно на нефть. Если обвалить цены на рынке, через вброс саудовской и американской резервной нефти, России пришлось бы несладко.

– Но это игра, победа в которой не гарантирована ни одной из сторон.

– Совершенно верно, это политпокер. Только Америка уже почти достигла энергетической независимости, и там на полном серьезе обсуждается вопрос, как избавиться от ближневосточной зависимости, чтобы уже больше не мучиться с этим регионом. А Россия хочет быть глобальным игроком, которому придется в этом случае учитывать уже другие правила игры.

Решающей будет не экономика

– Как вы считаете, сегодня создаются условия для начала третьей мировой войны?

– Нет. Это локальный военный конфликт, который не выйдет за границы Украины, если, конечно, у кого-то не сдадут нервы. Если Россия введет войска, а Европа последует ее примеру, – тогда полномасштабная экономическая война.

– А чем обернется нынешняя война санкций? Будет второй виток кризиса?

– Нет, ситуация не та. Для европейского экспорта доля России – около процента, это не приведет к тяжелым экономическим потерям. В год 2009-й  мы не вернемся. Простые люди справятся. У человека вообще есть способность подстроиться и выдержать. Для нас сейчас важно, насколько правильные шаги будут предприняты нашими, эстонскими, высшими кругами. Я имею в виду и экономические, и политические силы. Это возможность для консолидации и выхода на новый виток развития.

– Но впереди выборы, когда политики уйдут с головой в предвыборную кампанию и у них просто не будет времени заниматься делом.

– Вот этого я больше всего боюсь. Может получиться, что ситуация будет воспринята как недостаточно важная, ею просто не станут заниматься.

А бояться кризиса из-за санкций нет никакого смысла. Торговые санкции не будут иметь решающего значения, значение будут иметь наука и технологическое развитие.  А также финансовая среда.