ВВС  открывают программу Golden Horde по внедрению стайных наработок в существующие образцы такие как SDB I, JASSM

Причина проста: прогнозированное до того развитие средств воздушного нападения (возможное снижение высоты полёта) в 1974 году получило достоверное подтверждение (шифровка из Вашингтона, адресованная всем членам Политбюро ЦК КПСС и подписанная «резидент ГРУ») о начале разработки в США крылатых противокорабельных ракет, летящих на предельно малых высотах (3-5 метров над гребнем волны). Конечно, первая реакция: не может быть. Но по мере получения всё новых и новых свидетельств начало нарастать и напряжение. Окончательно невозможность эффективно бороться с подобными целями состоящими на вооружении кораблей ЗРК выявилась в ходе масштабных учений «Проба-77». В учениях участвовали:
- бпк проекта 1134 «Керчь» с комплексом «Шторм»,
- бпк проекта 61 «Сообразительный» с комплексом «Волна-М» и «Смелый» с комплексом «Волна-П»,
- мпк проекта 1124 с комплексом «Оса-М».
Было выделено 20 ракет-мишеней РМ-15М, с доработанным радиовысотомером для полёта на высотах Н/3. Практически, из-за разброса аэродинамических характеристик высота полёта мишеней составляла 8-11 метров.
Результаты были неутешительными. Комплексы, предназначенные для борьбы с самолётами противника и достаточно уверенно сбивавшие ракеты, летящие на высотах более 100 метров, оказались малоэффективными против низколетящих целей (НЛЦ). Конечно, ведь они разрабатывались как противосамолётные, и нижней границей зоны поражения было 100 метров (для «Осы-М» – 50).
Два новых, находящихся к тому времени в разработке, комплекса (С-300 и М-22), тоже имели нижнюю границу зоны поражения только 25 метров. Но, заказчиками ракет для этих комплексов были армейцы (Войска ПВО Страны и Сухопутные войска, соответственно), которые нас не понимали – для них на таких высотах любой столб выполнял функции ПВО. Они просто говорили, что летательных аппаратов на таких высотах не может быть в принципе, отрицая даже экранопланы. Короче, дорабатывать борта ракет и радиовзрыватели в частности они не желали.
Вот в таких условиях пришлось на ходу менять ТТЗ новых и аварийно изыскивать технические пути решения для старых комплексов.
Решались проблемы в несколько этапов:
1.В 1974 и 1975 годах один раз в квартал в 28 институте вооружения ВМФ рассматривались общие подходы к решению с приглашением широкого круга специалистов по аэродинамике, радиолокации, судостроению и т.п.
2. В декабре 1974 и 1975 годов на совещании во ВНИИРЭ (нынешний ОАО МНИИРЭ «Альтаир») в присутствии Заместителей министров Минсудпрома, Минавиапрома и Минрадиопрома подводились итоги года.
3. По результатам всех предыдущих совещаний 27 июля 1976 года решением ВПК № 179 был утверждён конкретный перечень работ как по изысканию путей модернизации существующих комплексов, так и созданию новых (специализированных).
Можно, конечно, сказать, что долго раскачивались – целые два года. Но для начала следовало найти теоретические пути решения проблемы – на таких высотах классическая радиолокация и общепринятые методы обработки сигнала не работают, а масштабного использования оптики для сопровождения целей и наведения ракет у нас не было, да и не при всех погодных условиях она работает достаточно эффективно.
Вот этим-то решением и было определено найти отправную точку, в каком же состоянии мы находимся?
Учения «Проба-77» в полной мере ответили – вероятность сбития ракеты, летящей на предельно малой высоте, для разных комплексов находится в пределах 0,12 – 0,17.
Помимо эксперимента решением было задано более десятка НИР, охватывавших как изыскание путей совершенствования состоящих на вооружении комплексов, так и по доработке находящихся в разработке и созданию новых.
Основная тяжесть всех этих работ легла на коллектив Всесоюзного НИИ радиоэлектроники (ныне ОАО МНИИРЭ «Альтаир») Минсудпрома, поскольку эта организация была головной по разработке комплексов ЗУРО для флота. Решением было предусмотрено некоторая раздвижка сроков исполнения НИР и последующих ОКР, но по разным причинам получилось так, что основной пик лётно-конструкторских и государственных испытаний на флотах пришёлся на 1978-1983 годы. Одновременно в разных стадиях испытаний тогда находилось семь ЗРК, а если считать с переносными комплексами, которые также проверялись в интересах ВМФ, то восемь.
Но не только промышленность, но и специалисты флота работали в чрезвычайном режиме. Постоянное внимание развитию средств ПВО уделяло командование ВМФ. Стоит только упомянуть, что впервые мне, как начальнику отдела, пришлось выступать с основным докладом на Военном Совете Военно-Морского Флота. На моей памяти это был единственный случай рассмотрения деятельности отдела на таком высоком уровне. Ни в УРАВе, ни в смежных управлениях такого события офицеры припомнить не могли.
Нагрузка на офицеров отдела была непомерная (шесть офицеров вместе с начальником). Практически люди уходили домой поздним вечером, а утром к 8.15 снова выходили на службу.
Я написал шесть, но так стало только после известных событий на Тихоокеанском флоте – взрыве башни главного калибра на крейсере «Адмирал Сенявин». До этого отдел в количестве шести человек вёл и все артиллерийские системы, а их не много не мало было 77 (порядка 400 видов боезапаса). Три человека были ракетчиками, а три – артиллеристами. После взрыва был создан артиллерийский отдел, и в каждом из отделов стало по шесть человек.
С колоссальным напряжением работали специалисты 28 института вооружения ВМФ, офицеры и личный состав полигонов и военных представительств. Ни одно из предложений промышленности по совершенствованию систем не оставалось без внимания. Корабельное и авиационное обеспечение Главнокомандующим ВМФ выделялось, как правило, в максимально возможном объёме. Специально была создана 286 авиационная эскадрилья для имитации полёта низковысотных целей, укомплектованная лётчиками высшей квалификации (самолёты Су-25 летали при отработке комплексов на высотах 20-25 метров). Флот как мог, старался обеспечить свою защиту.
Как бы то ни было, но разработанные и модернизированные комплексы (один раньше, другой позже) к 1985 году были приняты на вооружение. Последним уже в 1987 году был принят на вооружение специализированный зенитный ракетно-артиллерийский комплекс «Кортик», предназначенный для подчистки всех прорвавшихся к кораблю крылатых ракет. Вероятность сбития всех НЛЦ залпа, выпущенных по нашему соединению, стала близка к единице.
Правда, в то время никто не предполагал, что вывести в море полнокровное соединение с авиационным прикрытием Советский Союз, а теперь и Россия уже не сможет. Шесть отправленных в утиль тяжёлых авианосных крейсеров и несть числа эсминцам и бпк, ржавеющим на разделочных базах, конечно, весьма прилично откорректировали указанную цифру. А слухи о том, что в разделке находятся и первые наши атомные крейсера, основа любого корабельного соединения, не добавляет оптимизма.
Но, будем надеяться на будущее, ведь у России, как известно, всего два союзника: Армия и Флот.
Прилагаемые очерки по созданию состоящих на вооружении кораблей флота ЗРК, не претендуя на полноту раскрытия вопроса, помогут дополнить это короткое вступление. В них даётся лишь собственная оценка событий и фактов.
Автор приносит искреннюю благодарность контр-адмиралу Ященко В.Т. за ценные советы при написании материала.

«КИНЖАЛ»

В 1975 году, руководствуясь общими принципами, имевшими место в стране в то время – экономика должна быть экономной, вместо состоявших на вооружении комплексов ПВО ближней зоны «Оса» (ПВО Сухопутных войск) и «Оса-М» (корабельный ЗРК самообороны), были заданы в порядке конкурсных работ ЗРК «Кинжал» и «Тор».
ЗРС «Оса» была разработана в НИЭМИ Минрадиопрома (Главный конструктор Ефремов В.П.). Хотя от этой фирмы и было организовано авторское сопровождение, тем не менее, переводить систему в морской вариант пришлось КБ «Аметист» (Главный конструктор Ермолов Н.И.). Потом комплекс «Оса-М» оказался наиболее массовым. Только в советском ВМФ их было 184, а с учётом поставки на экспорт более 250.
По идее, какой из заданных в проработку комплексов будет разрабатываться дальше, должен был определить конкурс по критерию эффективность-стоимость.
К конкурсу привлекли традиционных исполнителей средств ПВО для Военно-Морского Флота («Кинжал») и Сухопутных войск («Тор»): Всесоюзный Научно-Исследовательский Институт Радиоэлектроники (впоследствии НПО «Альтаир») и Научно-Исследовательский Электромеханический Институт (впоследствии НПО «Антей») соответственно. ТТЗ было единым с только той разницей, что флот хотел видеть комплекс многоканальным, да и армия не очень возражала против этого посыла, но не настаивала.
Сроки разработки заведомо были заданы нереальными. Как правило, от получения задания до выхода на государственные испытания проходило не менее 5-6 лет (при хорошем раскладе). В данном случае было определено:
- начало разработки – 1975 год;
- выход на государственные испытания – 1978.
Опытно-конструкторская работа (ОКР) финансировалась за счёт Минобороны по согласованной с военпредами и утверждённой в управлении калькуляции. Впрочем, это была уже не первая договорная опытно-конструкторская работа, и надлежащий опыт имелся. Сроки в договоре, естественно, указали в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР. Главным конструктором разработки ЗРК «Кинжал» во ВНИИРЭ был назначен Фадеев Станислав Алексеевич – кандидат технических наук, очень талантливый человек. Некоторым его недостатком была излишняя говорливость. В отдельных случаях это качество оказывалось полезным. Как говорил Фадеев в сложных случаях: «Если и не убедим, то переговорим».
Следует сказать, что в каждой из упомянутых организаций в то время разрабатывался ЗРК (ЗРС) С-300. В «Альтаире» для флота (совместно с НПО «Алмаз») и для сухопутных войск в НИЭМИ.
Получив задание с такими жёсткими сроками исполнения, естественным было желание использовать те принципы и наработки, которые были в каждой из организаций. В «Альтаире» в основу положили принципы, элементную базу и математику С-300Ф, а в НИЭМИ, взяв элементную базу С-300В, как образец всё же оставили «Осу».
В эскизных проектах представленных на защиту практически все ТТХ оказались идентичными за исключением канальности: «Альтаир» показал 4-х канальный комплекс в растворе 60 градусов по горизонту, а НИЭМИ 2-х канальный в 6 градусах и одноканальный в 60 градусах. Как и было задано в ТТЗ, каждый из исполнителей поклялся, что уложится на площадях предшественника, т.е. комплекса «Оса».
МКБ «Факел» - разработчик ракеты, уже имея проработки по вертикальному катапультному старту, конечно же, нарисовал вариант запуска из контейнера. Армию он не устроил: во-первых, вес ракеты в контейнере составил около 330 кг, при весе самой ракеты всего 160 кг, а, во-вторых – как после схода ракеты обходиться с пустой оболочкой? Транспортно-заряжающая машина вроде бы готова снова зарядить пусковую, но там остаётся «пустышка», которую ещё надо вытаскивать. Поэтому ПВО СВ решила иметь на пусковой установке «голую» ракету, т.е. без контейнера, что позволяло немедленно перезаряжать установку. Позднее это обстоятельство заставило ракетостроительный завод (Кировский машиностроительный завод имени ХХ партсъезда) делать две линии производства: армейская ракета требовала герметизации по всем стыкам отсеков, а наша ракета становилась герметичной только после загрузки в контейнер. Была также некоторая разница в конструкции за счёт наших складных крыльев (для армии они были целиковыми). Кстати, из-за ограниченных габаритов, конструкторы долго бились с механизмом их раскрывания и фиксации. Решение подсмотрели на соседнем Долгопрудненском заводе. Когда Грушину П.Д. показали очень элегантное решение проблемы, он приказал поощрить того, кто придумал конструкцию. Доложили, что идея позаимствована в Долгопрудном. На это Грушин сказал: «Чтобы этого говна на моей машине не было». Сохранив идею, но, слегка переделав конструкцию байонета, всё-таки раскрывание сделали более безопасным для носителя. В первом варианте от ракеты после выхода из контейнера на высоте примерно 10-15 метров с силой до 30 кг отлетали детали раскрепления весом 300 грамм. Такая деталь, попав на обтекатель антенны, или на какие либо надпалубные устройства могла запросто вывести их из строя.
Некоторое отступление от темы. Генеральный конструктор МКБ «Факел», Грушин Пётр Дмитриевич, был в некоторых вопросах оригинальным человеком. Выше написано, что он приказал поощрить специалиста, придумавшего байонетное соединение для фиксации раскрытого крыла. Можно было бы оформить и заявку на изобретение, но Грушин считал, что изобретать обязанность инженера, просто исходя из того, что в буквальном переводе с французского «ingenieur» означает «хитроумный изобретатель». Человека, который в его организации решал защитить кандидатскую диссертацию, Грушин увольнял, говоря при этом: «хватит на фирме и одного академика»! Если численность персонала превышала 4000 человек, то увольнялся начальник отдела кадров. Пётр Дмитриевич считал, что при превышении этого количества работников, фирма начинает работать сама на себя, выдавая наружу меньше, чем могла бы.
В МКБ «Факел» ещё в 1966 году была внедрена система САПР (система автоматического проектирования ракет). При получении ТТЗ на разработку в вычислитель заводились тактические параметры. Анализируя их, машина предлагала несколько вариантов компоновок. Человек выбирал одну из них. Далее ЭВМ выводила последовательно на экран различные детальные лётные характеристики (подъёмную силу, лобовое сопротивление, поляры, потребную энерговооружённость, маневренные характеристики и т.д.) и человек в диалоге с машиной подбирал наиболее оптимальные характеристики. После окончательного выбора запускалась система распечатки чертежей. Практически всё заканчивалось автоматическим изготовлением рабочих чертежей. К большому сожалению после запуска этой системы все конструкторы были уволены, а это означало, что заложенные в программу машины конструктивы оказались заморожены на уровне 1966 года. Такие достижения материаловедения как композиты или углепластик совершенно не учитывались в практике разработок МКБ восьмидесятых годов. Можно привести такой пример: ракета 9М330 (разработка МКБ) и 9М311 (разработка Шипунова) при одинаковой дальности поражения цели различаются по весу в 4 (четыре) раза не в пользу 9М330. Кстати сказать, что работать с системой САПР было чрезвычайно сложно: люди, долго работая с ЭВМ, заболевали диабетом. После длительных исследований медики объяснили, что человек в диалоге с машиной, поневоле втягивается в темп работы ЭВМ и, как правило, этого темпа долго не выдерживает.
Но, вернёмся к разработке ЗРК «Кинжал».
Для проверки - как вообще может вести себя ракета в случае отказа запуска двигателя после катапультирования, решили провести эксперимент. Вопрос этот возникал и ранее при создании ракеты 5В55Р для С-300Ф. Предполагалось на полигоне у озера Балхаш сбросить с вертолёта, зависшего на высоте 15 метров боевую ракету 9М33. Но кто-то во время сообразил, что если ракета взорвётся – может пострадать вертолёт. Начали строить две вышки с растяжкой между ними. Построили, но возник вопрос: а куда собственно ронять ракету? На песок – не пойдёт! Надо внизу изобразить корабельные надстройки. Откуда их взять? Ведь страна жила при достаточно объёмном планировании. Каждый корабль, подлежащий разделке, с помощью отдела фондового имущества (ОФИ) уже был запланирован для поставки в качестве металлолома на один из сталеплавильных заводов страны. Обратились в Госплан и с большим трудом выбили куски палубы общим размером 30х30 метров. Заказали транспорт, и с разделочной базы Балтийска поехала эта палуба в Приозёрск на берег Балхаша. Естественно, что где-то по пути следования железнодорожники решили, что произошла ошибка, и состав с металлоломом повернули в Череповец, куда обычно его и везли со всей европейской части страны. Недели через три после отгрузки мы спохватились, а где же транспорт? Стали разыскивать. Оказалось, что его уже давно разгрузили. Поскольку это было прямое упущение ВМФ, уже ни в какой Госплан не обращались, а совместно с ОФИ, с задержкой, правда, на два месяца, погрузили ещё 4 платформы. На сей раз эта палуба охранялась воинским караулом.
Пока решались металлические вопросы, произошёл несчастный случай в Одесском округе ПВО: при транспортировке вертолётом на внешней подвеске пакета с ракетами 9М33 произошла самопроизвольная расцепка. Девять ракет с высоты 800 метров упали на землю. Все они поломались, но ни одна не взорвалась и не загорелась. Казалось бы достаточно, но Пётр Дмитриевич был последователен – ракета должна падать на палубу, а не на землю и не с 800 метров, а с 15. Наконец, провели чистый эксперимент. Действительно, упав на палубные кнехты, ракета получила весьма серьёзные разрушения, но в пожарном плане ничего страшного не произошло. Забегая вперёд, скажу, что в процессе уже государственных испытаний был один случай падения ракеты 9М330 на палубу МПК-147. В результате падения была выведена из строя установка РБУ-6000, пожара же не было.
Кстати, уже после упомянутого падения, решили проверить: как будет вести себя ракета больших габаритов, имея в виду 5В55Р, но полигон на Балхаше уже успел к тому времени разобрать палубу и сдать её в утиль. Проверки в полигонных условиях не было, но два падения тяжёлых ракет обошлись без последствий. (Читай очерк «С-300»)
Заканчивая эпопею с безопасностью падения ракет, упомяну, что часть ракет была изготовлена в варианте «гранатного запала». Суть такова: после падения на палубу корабля Грушин П.Д. предложил дублировать электрический запуск двигателя пороховым запалом – по принципу гранаты – выдернул чеку, освободил рычаг и через 4 секунды происходит взрыв. В параллель с электрическим запалом в двигатель вставили механический с выведенным за корпус ракеты коромыслом. Через 40см движения по контейнеру ракета, по замыслу, должна была перевести коромысло в нижнее положение, тем самым освободив механический взрыватель от чеки. Практически заканчивали мы государственные испытания с этой новой конструкцией запуска. Более того, 75 серийных ракет было поставлено на Северный флот в такой комплектации. Всё время мы не уставали говорить Грушину П.Д., что эта конструкция нас не устраивает: мало ли что может произойти при транспортировке ракет к кораблю – автомобильные или железнодорожные аварии могут спровоцировать движение ракет в контейнере, и тогда катастрофа неизбежна. Проверки показали, что в некоторых аварийных случаях всего 12 мм не хватало для боевого взвода рычага, но Грушин стоял на своём. Армия полностью отказалась от дубляжа запуска двигателя, считая, что бронированной машине ничего в случае падения ракеты не грозит. Решающим фактором оказалось невозможность предприятиями Минмаша обеспечить во всём диапазоне температур задержку срабатывания в одну секунду. При заданном диапазоне - срабатывание происходило от 0,2 до 2 секунд. Для гранат не столь важно, когда запал инициирует заряд – через 3, 4 или 5 секунд, в случае же с ракетой полученный интервал срабатывания был критичен - нужна была именно одна секунда. Позже, в процессе серийного изготовления нашли лучший способ дублирования запуска двигателя ракеты и от гранатного запала полностью отказались.
В ходе дальнейших испытаний были несущественные доработки ракет, но таких кардинальных уже не было.
С разработкой системы управления было всё намного сложнее. Поскольку НПО «Альтаир» показал 4-х канальный вариант, Военно-Морской Флот остановился именно на этом варианте, а войсковым комплексом стал «Тор». То есть конкурса, практически не было. У Ефремова В.П. был в комплексе «Оса» опыт совмещения индикаторных устройств станций обнаружения и сопровождения цели, который он сохранил в «Торе», в «Альтаире» же такого опыта не было. Кроме того, учитывая жёсткие сроки разработки, в «Кинжале» не стали делать новую станцию обнаружения, а взяли готовую - «Позитив», сделанную для малых кораблей в КНИИРЭ (Киев). Практически в комплексе появился некий симбиоз: самостоятельная станция обнаружения и отдельный стрельбовый комплекс со своими средствами сопровождения, вычислителями, индикаторными устройствами. Первый результат такого подхода – в габариты комплекса «Оса» новый комплекс умещаться не пожелал. Можно, конечно подробно описывать, как последовательно ЗРК «Кинжал» начал завоёвывать всё больше и больше места, соответственно набирая на себя всё больше и больше корабельных функций.
Для проведения лётно-конструкторских и государственных испытаний был определён МПК-147. Так вот к концу разработки за счёт отвоёвывания площадей на корабле исчезли:
- общекорабельная РЛС;
- РЛС «Вымпел», управлявшая стрельбой артиллерии;
- система совместного поиска подводных лодок и слежения за ними в случае группового использования МПК.
Все эти функции взял на себя «Кинжал». Не знаю, как сейчас, но в той спешке, с которой поставлялся комплекс на корабли проекта 1155, лишнюю математику не убирали. Т.е. комплексы, поставленные на бпк, могли управлять и 30мм артиллерией и анализировать поиск лодок.
Отработка велась традиционно для многоканальных комплексов: сначала один целевой и два ракетных канала, потом удвоение, а затем и полная математика. Математические алгоритмы довольно хорошо были отработаны на комплексе «Форт». Если бы не было дополнительных функций, которые вынуждены были тащить в комплекс из-за несоразмерных с «Осой» габаритов, отработка непосредственно каналов была бы не очень сложной, но в объёмы собственных задач надо было встроить всё то, о чём упоминалось выше. Руководила отработкой математики Эльза Романова – исключительно добросовестный и порядочный человек, ныне таких людей называют трудоголиками. Когда она отдыхала, я не знаю - всегда на рабочем месте, но, тем не менее, всегда причёсана, аккуратно одета и доброжелательна к надоедливым военным, которые регулярно приставали с вопросами – когда же закончится отработка математики.
Спешили не только разработчики, но и ВМФ, т.к. в 1978 году должен был сдаваться первый корабль бпк проекта 1155 «Удалой», вооружённый двумя комплексами «Кинжал». Правительство, уяснив, наконец, что сроки были заданы абсолютно нереально, переносила сроки выхода ЗРК на государственные испытания решениями ВПК (военно-промышленная комиссия). Первый раз, когда договорной срок был сорван, мы без звука выиграли дело в арбитражном суде. Поскольку в дальнейшем сроки переносились не постановлениями Правительства, а решениями его рабочего органа, выигрывать стало сложнее, так как арбитр, после второго переноса поставила вопрос ребром – дайте людям работать, дайте столько времени, сколько они просят. Но мы этого сделать не могли, да и промышленность не могла заявить реальный срок – их бы, просто, не поняли. Всего сроки начала государственных испытаний переносили ПЯТЬ раз. Потом, такими же решениями стали дополнительно переносить сроки поставки серийных образцов на сданные флоту корабли. Впервые у нас в отделе появился термин – «дырконосец». Первые три корабля проекта 1155 были сданы без комплексов, последующие три вместо двух комплексов по штату имели только один (носовой), который, правда, мог управлять и кормовой пусковой установкой.
Не знаю, сохранились ли сейчас возможности по перекрёстному управлению ПУ, но мы на сохранении настаивали, промышленность, как водится, возражала, ведь в этом случае надо было закладывать дополнительные кабели, которых в первоначальном проекте не предусматривалось.
НПО «Альтаир» всё же учёл печальный опыт С-300 по одновременной сдаче нескольких объектов на разных флотах. Практически, только основные работники аппарата Главного конструктора летали с Чёрного моря на Балтику, где сдавали корабли проекта 1155 (их строили два завода). Основной же объём работ обеспечивали две полноценные бригады.
При ходе разработки второго поколения зенитных ракетных комплексов сложные ситуации возникли с производством пусковых установок. В первом поколении основным разработчиком ПУ был завод имени Фрунзе (Ленинград). В описываемое время завод был полностью переведён на разработку артиллерийских установок нового поколения и производство космических аппаратов, поэтому разработка ПУ была поручена КБ компрессорного машиностроения Минавиапрома (Главный конструктор Яскин Александр Иванович). КБ делало проект и одну установку. Серийное производство предполагалось поручить какому-то другому предприятию, которое в перечне изготовителей в постановлении правительства почему-то отсутствовало. Минавиапром, ссылаясь на профильность своей продукции, от серии категорически отказывался. Минсудпром, поняв, что корабельное хозяйство придётся делать самому, обязал кораблестроительный завод имени Жданова (Ленинград) собирать пусковые установки, разместив по кооперации производство комплектующих. Всего было задействовано 12 заводов. В этой ситуации возникло желание упростить установку, Разработчик категорически отказался это делать, предложив судостроителям снизить требования по перегрузкам, на что, в свою очередь, судостроители не согласились. Первоначально боковая перегрузка от удара волны в борт корабля была определена в три единицы, потом увеличена до шести. Это потянуло за собой амортизаторы, муфты сцепления, а скорострельность потребовала не только вращения барабана, но и встречного движения пускового окна, то есть два привода на разных уровнях. На всевозможных совещаниях постоянно возникал вопрос – почему у армейцев очень простая установка, а у нас сверхсложная? Да, у них просто вращающаяся вешалка на 8 ракет (по 4 с каждой стороны) в пустом цилиндре. Пускового окна нет, так как крышка цилиндра открывается полностью. Один привод на ось вешалки. Вот и всё. А у нас добавлялся увеличенный в два раза вес ракеты в контейнере, значит и более мощный привод. Короче, взять армейскую установку за основу мы не могли.
Очень сильно нас стали подводить конструкторы кораблей из-за модульности пусковых установок. ВМФ определил три модуля в составе ПУ как минимальное. Корабелы восприняли модульность буквально и стали размещать эти модули так, как удобно им. Выяснили это мы случайно, когда на стол легла очередная спецификация на поставку ПУ. На вопрос – зачем она нужна – получили ответ, что ни одно погрузочное устройство для данного проекта корабля не подходит и надо делать новое. Ноги росли из нашего требования: «погрузочное устройство должно обеспечивать одновременную погрузку в несколько модулей». Исходя из этого, только на корабле проекта 1155 должно было быть два погрузочных устройства: одно для счетверённой носовой установки и другое для двух спаренных кормовых. Следом возник вопрос: поскольку для каждого корабля они индивидуальны, то где их хранить? На корабле места нет, а возить следом за ним - глупость, да и неизвестно когда и где они могут понадобиться. Короче, пришлось отказаться от указанного требования об обслуживания сразу нескольких модулей, и ценой увеличения времени загрузки придти к варианту одиночной загрузочной балки, за то она стала универсальной.
Если бы не бесконечная торопливость и дать нормальное время для отработки, то, в конечном результате, времени для создания ЗРК и его испытаний ушло бы меньше. Весьма негативную роль в затягивании разработки сыграл представитель Госприёмки кораблей на Балтийском флоте капитан 1 ранга Рынков Г.А. В принципе, его требование было справедливо: все огневые средства корабля должны быть увязаны в единый контур ПВО. Но корабль-то уже был принят в состав флота, и, чтобы прикрыть ранее сделанный прохлоп, всё повесили на «Кинжал». Рынков заявил, что до тех пор, пока комплекс не станет диспетчером всех средств обороны корабля, он ничего не подпишет. Все возражения, что эти функции должен выполнять БИУС он не воспринимал, поскольку время реакции в этом случае увеличивалось с 6 до 55 секунд. В общей сложности увязывание этой проблемы обошлись нам более чем в семь месяцев. ЗРК стал диспетчером, но корректировать задачи БИУСа никто и не собирался. Рынков был награждён Главкомом ВМФ фотоаппаратом за принципиальность.
Перед Государственной комиссией по приёмке комплекса на вооружение таких задач не стояло, но обстановка внутри самой комиссии была очень напряжённой. Председателем комиссии был Командующий Черноморским флотом адмирал Хронопуло М.Н., а его заместителем начальник управления полигона капитан 1 ранга Семенюк А.П. Главный конструктор Фадеев С.А. любил спорить и умел это делать. В споре с ним, как правило, не находилась истина, а наоборот она исчезала. Конечно, председатель на ежедневных заседаниях не присутствовал, а руководил комиссией Александр Петрович Семенюк. Дошло до того, что, начиная заседания, Александр Петрович зачитывал статьи уголовного кодекса о необходимости говорить правду, и ничего кроме правды. Долго так продолжаться не могло: через некоторое время его заменил весьма грамотный и дипломатичный начальник управления из 28 института Берлин Григорий Иванович (перед этим он занимал такую же должность в комиссии по приёмке С-300).
Причина долгого сопротивления Станислава Алексеевича было не очень большое желание открыть причину долгой отработки радиотехнического канала управления ракетой. Здесь свою негативную роль сыграла унификация ракеты. У армии не было проблем с настройкой частоты и кода самой ракеты. Частота для данного «танка» задана почти навечно, а код устанавливался автоматически для конкретной ракеты. Выбор невелик, т.к. на этой же частоте работать будет только ещё одна ракета.
Не знаю как сейчас, но на Государственные испытания ЗРС «Тор» был представлен в одноканальном исполнении. Так, кстати, и был принят на вооружение.
У нас же с одной пусковой надо насытить четыре канала. Одна частота, но кодов управления должно быть восемь. Как и когда их задавать? Кто должен определить - в какой пусковой модуль их подать? Решение, в конце концов, нашли, но далось это большими задержками в испытаниях. Одно время была даже назначена межведомственная комиссия для разбора ситуации, в которую вошёл и заместитель Ефремова В.П. – Дризе Иосиф Матвеевич. Честно сказать, он никаких дельных предложений не внёс, а больше всего работал как промышленный шпион, ведь даже двухканального варианта не было в «Торе». Ещё большие трудности возникли при отработке на одном корабле четырёх комплексов. Я уже в одном из очерков недобрым словом упоминал о ПДИТР. Генштаб никак не хотел дать нам ещё одну открытую частоту для совместной работы двух комплексов на один борт. Ведь если бы пришлось работать в этих условиях на одной частоте, то пришлось бы придумывать: как увязывать 16 персональных кодов на разных комплексах и пусковых. Но здравый смысл победил – дополнительную частоту дали.
В заключительной стадии испытаний пришлось делать достаточно серьёзную доработку программы управления взведением радиовзрывателя. Суть проста, только догадывались долго: несколько раз дублируя команду взведения, теряли контроль над положением оси ракеты при подходе к цели. Пойдя на некоторое ухудшение помехозащиты взрывателя, улучшили характеристики поражения: ракета стала подходить к цели как бы вдоль её, а не поперёк, что не раз отмечалось при просмотре плёнок внешнетраекторных измерений.
Конечно, кульминацией испытаний стал залп по четырём целям. Если в ходе испытаний М-22 и С-300 по разным причинам повторяли многоканальные стрельбы, то для «Кинжала» этого делать не пришлось. Запуск мишеней РМ-35 осуществлялся с берегового комплекса в районе Балаклавы. Для наблюдения за стрельбой и страховки Черноморский флот вывел на боевое поле 19 вымпелов. Размах залпа мишеней составил 9,7 секунды. Все эти вымпела остались без работы поскольку МПК-147 великолепно справился со всеми мишенями.
Приняли на вооружение комплекс довольно быстро – его очень ждали, тем более что производство уже было развёрнуто на двух заводах. Традиционной записи в постановлении: «Принять предложение... о награждении наиболее отличившихся участников разработки ЗРК «Кинжал»…» на сей раз в окончательном виде документа, не оказалось.

«КОРТИК»

Насколько в советские годы высоки были требования секретности, я понял только тогда, когда начались широкомасштабные поиски средств борьбы с низколетящими крылатыми ракетами. Я уже писал о мозговом штурме, который был предпринят в НИИ и КБ. Рассматривались самые, казалось бы, безумные идеи. Впервые тогда появилась идея использовать объёмно детонирующие смеси (ОДС). И впервые в среде военно-морских специалистов ракетного оружия всплыла фамилия Шипунова Аркадия Георгиевича (правда, флотские артиллеристы его хорошо знали). Оказалось, что его КБ Приборостроения (г. Тула), которое специализировалось на создании противотанковых средств, уже создало образцы гранат, способные уничтожать и живую силу противника, на основе ОДС. Несколько лет спустя в ходе Афганской кампании, высокая эффективность таких гранат была подтверждена особенно в случаях уничтожения душманов в пещерах и ущельях. Однако, в 1974-1976 годах, когда рассматривались различные варианты борьбы с НЛЦ, вопросам использования гранат с ОДС была дана негативная оценка.
Но надо знать Шипунова. Аркадий Георгиевич был масштабный человек – он почувствовал в Военно-Морском Флоте весьма большой рынок его идей, а если учесть, что в то время КБП разрабатывало противовоздушный комплекс «Тунгуска» его заинтересованность можно понять. Министерство оборонной промышленности, в ведении которого находилось КБП, резко возражало против участия Шипунова в разработках флотской тематики. В министерстве знали, что если он возьмётся, то сделает такую машину, которая потребует больших производственных мощностей. Примером тому было создание семейства противотанковых средств. Практически каждый ПТУРС, разработанный в КБП, представлял собой набор универсальных отсеков и блоков. В зависимости от назначения: переносной (гранатомётчик отделения) или станковый (ротный или полковой), он комплектовался определённым набором этих отсеков, потребовавших такое количество заводов, изготавливающих комплектующие, что министерство осилить все заказы было не в состоянии. Теперь они боялись, что подобная картина может сложиться и на производстве противовоздушных средств, а ведь заводы этого министерства уже не справлялись с заказами военных по поставке ПЗРК типа «Стрела».
Комплекс «Тунгуска», основным назначением которого было воздушное прикрытие танков на марше и в бою, к тому времени был в разработке уже около 12 лет. Представлял он собою ракетно-артиллерийскую установку на самоходном танковом шасси с двумя спаренными 30-мм стволами и четырьмя ракетами в контейнерах. В состав системы управления входила РЛС обнаружения и оптическая станция сопровождения цели и ракеты, а также передатчик команд. Подача 30-мм выстрелов – ленточная. Погрузка ракетного боезапаса – ручная. Нижней границей зоны поражения по ТТЗ было 25 метров, но в силу оптического сопровождения можно было предположить, что нижняя граница обусловлена только обнаружением цели и работоспособностью взрывателя ракеты. А он-то, наряду с другими качествами комплекса, и не устраивал флотских специалистов. Ракета двухступенчатая, внешне ничем не отличающаяся от ныне существующей в «Кортике». Чем же она не устроила моряков?
Во-первых, наличием только оптического ответчика (лампа-вспышка). В морских туманах, по предположению специалистов, можно ракету потерять, следовательно, нужен радиоответчик. Правда, после выхода глобального морского атласа, за который Главком ВМФ получил Лауреата Государственной премии, стало ясно, что в 93% случаев оптического сопровождения достаточно. Но это стало известно только потом, кроме того, нам, как всегда, надо 100%. Взрыватель тоже оптический, что хорошо с точки зрения помехозащищённости, но 4-х лучевой, т.е. малоразмерную цель он может пропустить между лепестками. Вес боевой части всего 4,5 кг, что, по мнению специалистов, недостаточно при осколочной БЧ (мало количество осколков). В системе управления одной только оптики тоже недостаточно, надо добавить радиолокацию. Короче, идею применения «Тунгуски» в противовоздушной обороне кораблей зарубили на корню.
Аркадий Георгиевич Шипунов очень талантливый конструктор. Выслушав моряков, он не отказался от идеи, а добился того, что его тема «Кортик» вошла в итоговый документ по изысканию путей решения проблемы защиты кораблей от малоразмерных низколетящих целей. Все сколь ни будь интересные идеи, были объединены в решение ВПК № 179 от 26 июля 1977 года. Безусловно, на первом месте там были перечислены НИР по модернизации состоящих на вооружении комплексов, а затем перечислялись и новые. Были указаны исполнители, сроки, источники финансирования и т.п. атрибуты.
Вот так и начинался этот очень интересный проект.
Поскольку за дальностью стрельбы мы не гнались, первое, что сделали в КБП, перекомпановали ракету: убрали маршевый двигатель. За счёт освободившегося габарита увеличили боевую часть до 9 кг и сделали её осколочно-стержневой и, кроме того, получили место для радиоответчика. Оптический канал сопровождения оставили неизменным. Несколько лет спустя в описании комплекса я с удивлением прочитал, что оптический режим является основным, а радиолокационный - вспомогательным. Удивился потому, что в ходе испытаний нам ни разу не удалось получить в чистом виде ни оптического, ни радиолокационного сопровождения, настолько они дополняли друг друга. На мой взгляд – это высшее достижение оптимума в управлении ЗУР. Взрыватель тоже оставили оптическим (на основе лазера), но сделали его конусным, а не лепестковым.
В качестве соисполнителя по радиолокации Шипунов привлёк Харьковский институт радиоэлектроники (ХИРЭ) Академии наук Украины. Основной задачей учёных этого института являлось определение наиболее выгодных частот с точки зрения распространения радиоволн над водной поверхностью. С этой целью на пустынном берегу в районе посёлка Черноморский поставили КУНГ с аппаратурой и провели весьма ценные изыскания: какие радиоволны не дают (а если дают, то в какой мере искажают информацию) интерференционных минимумов. Называлась тема «Тулома». Разрешение на проведение НИР с таким названием и сутью было оформлено в Комитете по радиочастотам Союза. Получили мы его сравнительно легко, потому что мощность излучения была всего 1 милливатт.
Подвижничество всегда было в среде увлечённых людей основным двигателем развития науки и техники. Сейчас посёлок Черноморское представляет собой городок с дорогами, хорошей энергетикой, гостиницей и прочими благами цивилизации. В 1977 году посёлка практически не было. Казарма, в которой жили матросы, обслуживавшие полигонные измерительные комплексы, размещённые в зоне боевого поля, и молодые холостые офицеры. Несколько домиков для офицеров с семьями + домик, в котором иногда проживал Главком ВМФ, приезжавший сюда для охоты на фазанов. Работники промышленности наезжали из Феодосии только на время фактической работы. Когда в период рекогносцировки нам захотелось поесть, то выяснилось, что в столовой кормят только по аттестатам, а обычная столовая находится в посёлке Желтуба в 12 км по пыльной дороге в степь. Кстати и там нас не накормили, но, правда, по другим причинам.
И вот в таких условиях прямо на берегу моря в одиноком КУНГе, вместе с размещённой в нём аппаратурой, проводили эксперименты и проживали доктор наук, кандидат и лаборантка. Помимо фиксации научных наблюдений на неё возлагались и хозяйственные заботы. Воду им доставляли с ближайшего измерительного поста, а харч раз в три дня привозила машина начальника экспедиции, проживавшего, конечно, в Феодосии. Пишу столь подробно, потому что разразившийся скандал в конечном итоге нас миновал, но крови несколько попортил. Единственным утешением было то, что основные результаты к тому времени были получены. Скандал же был вызван тем, что для «Туломы» мы запросили очень большой частотный диапазон от миллиметров до метров (по условиям эксперимента решение организационных вопросов было обязанностью ВМФ). Так вот в один из дней ХИРЭ сорвали сеанс связи Крымской обсерватории с каким-то межпланетным кораблём. Сотрудник Комитета радиочастот, разрешивший нам такой широкий диапазон, был уволен, а наши работы немедленно прекращены. Спутник удалось вскорости поймать, иначе пришлось бы Академии Наук Украины, на которую замыкался институт, выплачивать его стоимость (как нас заверяли).
В ходе работы было выявлено, что наиболее информативным диапазоном вблизи водной поверхности является миллиметровый, обладавший, правда, одним недостатком – он по дальности очень сильно зависел от погодных условий, т.е. в ряде случаев не мог обеспечить даже горизонта. Правда, были выявлены несколько случаев (своеобразное соотношение температуры воды и воздуха), когда проявлялся сверхдальний канал – несколько сот километров. Полученные результаты позволили обоснованно заявить о необходимости разработки целого семейства миллиметрового вакуума. К сожалению, министерские игры не позволили дальше работать с очень интересным коллективом ХИРЭ. Разработка, не взирая на все протесты Шипунова, была передана во ВНИИРЭ (нынешний «Альтаир»). Официальной причиной отказа называлась академическая направленность исследований ХИРЭ и отсутствие опыта практических работ. Наличие готового макета и накопленный опыт в ходе предыдущих работ в расчёт не приняли. Попытался было Аркадий Георгиевич работать с Киевским НИИРЭ (они тоже были готовы), у которого были очень хорошие связи с ХИРЭ, но Минсудпром, в лице зам. министра Букатова В.А., наотрез отказал, ссылаясь на специализацию разработок.
Что касается непосредственно КБП, то они выполнили колоссальный объём работ по совершенствованию 30-мм автоматов АО-18. Разработали подачу боезапаса с помощью шнека, синхронизацию одновременной стрельбы двух блоков стволов, договорились с кооперацией по оптике.
НИР «Кортик» был успешно завершён, но когда речь пошла о переходе к ОКР, передача работ во ВНИИРЭ практически обнулила все полученные к тому времени результаты по системе управления.
Как бы то ни было, УРАВу ВМФ была поставлена задача: как можно скорее оформить Постановление ЦК КПСС и СМ СССР о проведении ОКР «Кортик». Опыт подготовки таких постановлений в отделе был и собственно его проект оказался готов уже через две недели. С проектом ознакомили Шипунова. Он попросил добавить пункт о необходимости целенаправленного содействия Конструкторскому бюро приборостроения, как в материальном, так и строительном плане.
Началось согласование с другими исполнителями ОКР. Поскольку большинство организаций участвовали в НИР, особых трудностей по сути проекта мы не испытывали, но все, прочитав пожелания Шипунова что-то построить, расширить исследовательскую базу и получить квоты на молодых специалистов, стали требовать включения их нужд в постановление. Документ разрастался каждый день, а ведь все изменения надо было согласовывать с ранее подписавшими его. Я считаю, что мы приняли достаточно мудрое решение: из постановления исключили все просьбы о дополнительных благах, а ввели только один пункт – «с целью успешного проведения ОКР «Кортик» принять предложение министерства ……., министерства ….. (и т.д.) о проведении дополнительных мероприятий в соответствии с приложением № 4».
В конечном итоге если основной текст документа составил всего три с половиной листа, то приложение № 4 было отпечатано на девяти. Чего там только не было, вплоть до жилых городков, пионерских лагерей, пожарных машин и автобусов. А потребное количество молодых специалистов превысило двухгодичный выпуск МВТУ имени Баумана.
Проект постановления был отправлен для подписания. Всё как положено: пояснительная записка, короткое постановление, длинное постановление с приложениями. Подписанный вариант получили сравнительно быстро. Как мы и предполагали - никакого приложения № 4 в постановлении не оказалось. Начало ОКР – 1980 год, выход на Государственные испытания – 1985. Деньги, надо сказать, были выделены большие. На Военно-Морской Флот была возложена задача создания современного испытательного комплекса. Практически, с этого момента и началось развитие испытательной базы «Черноморское». Кстати, нам удалось ввести в проект постановления и отстоять пункт о распространении на гражданских участников испытаний тех же льгот, которые имели представители промышленности на полигоне Байконур.
Мы очень спешили, ведь со времени появления достоверных данных о НЛЦ прошло около шести лет, а на выходе у нас оказалось только около десятка НИР. Поэтому к моменту подписания постановления, наш 28 институт уже согласовал с КБП текст ТТЗ на ОКР. А вот с его согласованием и подписанием пришлось не торопиться. При подробном рассмотрении оказалось, что институт согласовал такую зону поражения, которая никак не могла устроить ВМФ. Как так получилось, никто толком объяснить не мог. Практически от того огромного сектора обстрела целей по дальности и высоте, который был показан в итоговых материалах НИР и был нарисован на картинках «завлекаловки», остался лишь небольшой сектор на нижней границе зоны поражения. Время, отпущенное нам для выдачи ТТЗ, неумолимо сокращалось, но пришлось дополнительно встречаться с Шипуновым. Договорились сравнительно быстро, просто попросили уточнить, что описанный в соответствующих пунктах сектор зоны поражения будет способен поворачиваться до 85 градусов от горизонта. Аркадий Георгиевич согласился с предложением, но при этом заметил, что в Туле его за это согласие побьют. ТТЗ было выдано во время.
Эта разработка была на моей памяти единственной, которая прошла точно по срокам, указанным в договоре. Правда, очень большое значение имел авторитет Главного Конструктора. В случае необходимости он без малейших колебаний обращался в Военно-промышленную комиссию. А трудностей было не мало, хотя бы потому, что ВНИИРЭ начал разработку системы управления с чистого листа. Достаточно сказать, что только на этапах эскизного и технического проектов поменялось три Главных Конструктора системы управления. Бабкин Юрий Михайлович – весьма талантливый, но несносный в общении человек. У него было своё видение проекта, а опыт разработки «Тунгуски» его не интересовал вообще. Он потребовал сделать ракету заново, на что Шипунов конечно не пошёл. Гудков Олег Владимирович – очень покладистый, что и явилось причиной отстранения – он старался угодить всем, а поэтому у него ничего не получалось. Климов Сергей Александрович – очень амбициозный и неуступчивый, который до того занимался созданием систем управления крылатых ракет, а опыт Главного Конструктора самостоятельной разработки он получил в ходе создания системы управления ударного комплекса «Москит».
Безусловно, в целом во ВНИИРЭ был колоссальный накопленный опыт в создании зенитного хозяйства, но это всё на уровне отделов и лабораторий. Задачей Главного Конструктора в данном случае было объединение разрозненных знаний коллектива в единый замысел. Надо отдать должное Климову – он не стал переделывать замысел Шипунова, но, на мой взгляд, одну достаточно серьёзную ошибку допустил.
В институте к тому времени была разработана и в опытном производстве изготовлена фазированная антенная решётка миллиметрового диапазона. Решёткой в наше время, да и тогда некого удивлять, но, во-первых – миллиметровая, во-вторых, она была сделана по технологии, которой в массовом производстве нет и сейчас. Представьте себе бесконечную металлическую полосу шириной около 10 см, на которой по определённому закону размещены фазовращатели и элементы их управления. В зависимости от размера антенны полоса рубится на отдельные фрагменты, которые вместе сворачиваются в спираль. И всё это делается автоматически, без каких либо ручных операций, т.е. высокая точность, полностью исключающая «человеческий фактор». Так вот Климов перед флотом поставил условие: применить эту современную технологию только в случае, если ВНИИРЭ будет головным в разработке, а Шипунов, только как конструктор ракетно-артиллерийской установки. Если этого не будет, то система построится на отработанных элементах. Он знал, что по высоте классическая антенная система не вписывается в межпалубное расстояние, и считал, что мы пойдём на замену Генерального, но ведь идея-то была Шипунова, основным исполнителем был он, а ВНИИРЭ пришёл уже на готовый проект. Конечно, УРАВ с этим не согласился. В результате мы имеем гиперболические антенны, а высоту боевого модуля 220 см вместо требуемых 200. Что касается спиральной решётки, то её выставляют на разных показных стендах, но желающих её приобрести, пока не нашлось. Причин я думаю несколько, но не об этом речь.
В производство были запущены сразу три опытных образца. На первой ракетно-артиллерийской установке в Туле проводили типовые (в соответствии с ГОСТ они называются периодическими) испытания.
Вторая установка была установлена в ещё недостроенном здании МИКа в Черноморском. Имея опыт отработки ЗРК по ПТУРСам, предложили использовать его и Шипунову. Конечно, он согласился. Генштаб нам выделил 60 практических гранат «Фагот», в КБП на них заменили провод на морской.
Поскольку на «Тунгуске» оптический вариант был отработан достаточно хорошо, это позволило начать стрельбовую часть программы ЛКИ досрочно. Просто поменяли макетный образец оптики на 700-мм и развернули установку на 180 градусов (в сторону Феодосии). Впервые в качестве внешнетраекторной фиксации событий была применена видеозапись. Несколько поодаль от МИКа стояла БМП, с которой производили выстрелы гранат. Оптика боевого модуля училась автоматически сопровождать её, а когда посчитали что пора, стали и стрелять по этим гранатам ракетами. Было зафиксировано несколько сбиваний, вызывавшие дикий восторг у зрителей и участников испытаний. Надо отметить, что, оптика, видимо, прихватывала помимо визуального диапазона волн ещё и инфракрасный. Был случай, когда просто необходимо было ЗРК «Кинжал», чтобы закрыть этап испытаний, отстреляться по щиту. В течение нескольких дней стоял густой туман. Ни с горы Дюрьмень, ни с Опука, не то что щита, стоявшего в 12 км от берега, не было видно даже буксира в двух километрах от береговой черты. Оптика же боевого модуля великолепно наблюдала щит. Мы попросили, чтобы они фломастером на экране нарисовали положение щита и отметили крестиком точку подрыва. Осколки мы потом можем посчитать, а подход ракеты (сверху, в горизонте, снизу) увидим на видео мониторе. Всё прошло великолепно. Впоследствии, втихомолку от Шипунова (он не одобрял использование своего детища в интересах кого бы то ни было) ещё не раз просили быть внешнетраекторным фиксатором. Нам этот опыт понравился.
Продолжены ЛКИ были на корабле проекта 1241, куда был поставлен третий опытный образец. Архитектонику корабля пришлось слегка переделать: с кормы убрали две установки АК-630М, размещённые на надстройке. Между ними был воздухозаборник машинного отделения – его пришлось разнести по бортам, а на его место по центру и поставили боевой модуль. На командный модуль дополнительно возложили обязанность управлять стрельбой носовой 76-мм пушки. Размещался командный модуль на месте РЛС «Вымпел». Выигрыш в огневой мощи корабля был весьма ощутим. Прежде (с «Вымпелом»), как только начиналось сопровождение цели, корабль становился слепым, функции общего обзора прекращались. Все огневые средства работали только по сопровождаемой цели и пушка 76,2 мм и 30 мм автоматы. После установки «Кортика», командный модуль на основе РЛС «Позитив», обеспечивал как общий обзор во всех режимах работы, так мог и управлять стрельбой пушки и боевого модуля по разным целям, поскольку заведомо разрабатывался для управления шестью каналами сопровождения целей.
На Государственные испытания вышли точно в срок. Сейчас я уже не вспомню, сколько было пущено мишеней, но процент успешности был потрясающим. Председателем госкомиссии был начальник 31-го испытательного центра вице-адмирал Варганов Владимир Фёдорович. Как-то в разговоре он сказал: «Надо же, такая бздюшка, а валит мишени наповал». Просто он впервые столкнулся со стержневыми БЧ. Трубка промаха у системы управления «Кортик» всего 5 метров, а это чётко совпадает с радиусом сплошности стержней, отсюда и высокая успешность. Победный аккорд всё же исполнить не удалось. По замыслу последняя стрельба должна была быть проведена по двум мишеням одним боевым модулем. Стрельба дважды повторялась, первая мишень сбивалась, а вторая мишень после перехода на высоту полёта 10-15 метров заваливалась самостоятельно без нашего вмешательства, хотя успевали и взять её на сопровождение и оставались какие-то секунды для производства пуска ракеты. Засчитали эту стрельбу именно по достаточности времени. За счёт индивидуальных особенностей радиовысотомеров ракет П-15М («Термит»), большинство мишеней летело на высоте 6-11 метров (при установке 15), т.е. задача обеспечения комплексом воздушной безопасности корабля от ракет, летящих на сверхмалых высотах, была подтверждена.
На дворе был уже 1987 год, когда в страшной спешке начали готовить постановление о принятии комплекса на вооружение. То, что комплекс хорош, ни у кого не было сомнения, но как только чиновники от армии начинали смотреть ТТХ, на физиономиях было недоумение: «разве это дальность?» Никакие доводы, что дальность должны обеспечивать другие огневые средства, а этот создан именно как комплекс ближайшего рубежа для подчистки прорвавшихся к кораблю НЛЦ, на начальника отдела перспектив развития флота Генштаба (даже фамилию его не хочу упоминать) впечатления не производили. В результате ни орденов, ни премий.
Я лично не дождался выхода постановления. Оно уже находилось на Старой площади (в ЦК КПСС), когда был подписан приказ о моей демобилизации.
Могу лишь добавить, что предполагалось на комплекс «Кортик» заменить в процессе модернизации всех крупных кораблей 30-мм пушки, а на новых кораблях его ставили в обязательном порядке. Программа 10-летнего строительства и модернизации кораблей (1985-1995) потребовала в общей сложности создания в этот период 1035 боевых модулей. Миноборонпром в Туле освободил под их строительство два завода. Предполагалось, что с заводов модули будут уходить уже отстрелянные, для чего на полигоне войск ВДВ под Тулой были построены гнёзда для их размещения. Приборную часть боевых модулей помимо Арсеньевского завода предполагалось строить на вновь введённых мощностях. Для строительства завода Минсудпрому предложили на выбор два региона: Среднюю Азию и Западную Сибирь. На просьбу придумать что либо поближе, хотя бы в районе Поволжья или Южного Урала, Госплан ответил, что там нет трудовых ресурсов. От Средней Азии отказались сразу – мы были по горло сыты приборостроительным заводом в Каспийске (Дагестан). Сначала там пытались делать бортаппаратуру ракеты П-35 (ничего не получилось), потом с трудом научили делать борты торпед, но и то иногда можно было слышать: «Ну, возьмите, хотя бы третьим сортом». В конечном итоге выбрали Туруханск, благодаря чему я сумел увидеть музей В.И. Сталина. В этом городе много высококвалифицированных рабочих - заключённых (расконвоированных), как женщин, так и мужчин. После окончания срока, многие из них, имея работу и заведя семью, оставались там на поселении. Разметили площадку, на том и остановились: грянула перестройка.
Когда я как-то в 2000-х годах в бывшем своём отделе назвал число планировавшихся к изготовлению боевых модулей, то увидел широко раскрытые глаза офицеров. Я понял, что такими масштабами им мыслить придётся не скоро.
Но, что самое интересное – я получил серьёзный упрёк от Заместителя начальника УРАВ Пахомова С.Н.
«А почему Вы в ходе разработки не побеспокоились о создании специальных мишеней, ведь максимальный параметр всего 300 метров?» Оказалось, что на флоте не любят стрелять этим комплексом. Просто командиры не верят в его эффективность, а посему, чтобы не создавать возможных аварийных ситуаций, стрельб не проводят. У меня есть видеозапись одной из редких стрельб «Кортиком». Каждые 15-20 секунд раздаётся панический крик «Параметр?....Параметр?»
Естественно я ответил, что надо быть уверенным в оружии и просто тренировать личный состав в учебном классе. Во всяком случае, во время испытаний мишеней на основе крылатых ракет было пущено никак не менее 20 штук, но ведь экипаж-то был натренирован. А чтобы совсем избежать каких либо неприятных моментов я предложил использовать ДПЛА, которых в недавнее время появилось великое множество. Есть и такие, которые запускаются с руки, т.е. весом около 9 кг. Даже будучи пропущенными, они особого вреда не нанесут. Как говорится – было бы желание.