Исламу объявлен джихад. Почему исламисты похожи на фашистов
7 ноября 2013
Распечатать
У окна коврик для намаза, на полке Коран, на столе мигающий компьютер и много книг. За столом хрупкая женщина в хиджабе — автор ряда экспертиз о создании в России «ваххабитского интернационала». Женщину зовут Галина Хизриева, она научный сотрудник Российского института стратегических исследований. Галина рассказала корреспонденту «РР», кто объявил джихад исламу.
Вы всегда в хиджабе ходите?
Почти. Меня никто не боится, никто не связывает со мной «черных» мыслей, я никого не шантажирую.
Девочки-мусульманки в Ставропольском крае тоже приходили в школу в хиджабах не шантажировать, а учиться. Но им запретили.
Зато их родители шантажировали власти. И это продолжается. На днях в Казахстане в школу пришла чуть ли не первоклассница в черном хиджабе. У учителей и детей лица вытянулись. За ней явился папа с бородой почти до пояса. В арабских штанах. И начал орать на учителей: «Вы обязаны…» За каждой маленькой девочкой в хиджабе, будь то в Ставрополе, Пятигорске или Казани, стоит большой папа. Он подтягивает братьев, еще кого-то, и начинаются «правозащитные» истории. Это провокации.
Вы не провоцируете, приезжая в Тюмень или в Самару в хиджабе?
Я знаю, куда и к кому еду. Даже если это мусульманское мероприятие, я могу быть не в хиджабе, а в платке, повязанном по-татарски. Или просто накину шаль. Одно дело, если человек осознанно принял решение быть одетым так, как он одет. Другое дело, если на девочку давят, а через нее — на окружающих. Так ребенка вовлекают в борьбу. По исламу до 14 лет или пока у нее не началась менструация, девочка может ходить без платочка. Поэтому за требованиями разрешить им ходить в хиджабах в школу стоят даже не столько родители, они инструмент, а совсем другие люди. После серии конфликтов в Ставропольском крае местные власти, муфтият, предложили создать общеобразовательные школы при мечетях, где девочки могут ходить в платочках. Родители опять бунтуют. Им не нужно хорошее образование для девочек. Не о спасении их душ идет речь. И дело не в исламе. Его хотят использовать для иных целей.
Правильно я понимаю, что в растущем числе историй с хиджабами зашифровано противостояние традиционного и современного ислама?
Не вижу противостояния между традиционным и радикальным исламом. Меня иногда спрашивают: «Что исповедуют мусульмане»? Я отвечаю: «Ислам». А исламисты? Я отвечаю: «Исламизм». Знаете, какая разница между ними? Они не связаны между собой никак. Ислам — религия. Исламизм к религии не имеет никого отношения.
Жестко. А как быть мне, не мусульманину, но человеку, живущему в стране, где 12% мусульман? Пытаться понять, чем традиционалисты отличаются от салафитов, а те от ваххабитов?
В вашем вопросе есть призыв к диалогу. Я бы на более широкий уровень обобщений вышла. На диалог с радикалами-исламистами пошел арабский мир. И что из этого вышло? «До основанья, а затем»? Они не знают, а мы знаем: затем наступают мрак, бардак и жуть. Ну, свергли суннитское руководство в Ираке, расчленили и перевернули вверх дном Ирак и Ливию. Чего добились? Чего исламисты добились в Египте, Пакистане, Афганистане или в воюющей Сирии? Мрака и безвластия. А все начиналось со споров о толковании сур Корана или с тех же хиджабов на головах девочек, неважно где, в Тунисе, во Франции или в Йемене. При всем моем уважении к праву наций на самоопределение я вижу, к чему привел диалог с исламистами. И помню хадис Пророка: «В тот город, где нет врача, можно зайти, но не надо. В город, где нет правителя, лучше не заходить вообще».
Как не заходить на территорию споров вокруг ислама, если они вокруг? Вон исламоведу и противнику экстремизма Раису Сулейманову прокуратура Татарстана вынесла предостережение «о недопустимости экстремистской деятельности».
Раис Сулейманов всего лишь транслятор тех противоречий, которые есть в обществе. Почему его обвинили в экстремизме — привилегии ваххабитов? Ровным счетом потому, почему Кафиль Амиров, прокурор, который вынес это скандальное предостережение, спешно снят с должности. Это следствие волнообразного роста влияния ваххабитского холдинга России, о чем предупреждает Сулейманов. Термин ввел в обращение убитый в 2012-м террористами Валиулла-хазрат Якупов. Он одним из первых заговорил об опасности сращивания ваххабитского подполья и официальной Казани. Причем в 90-е все начиналось романтично — с уважения чиновников к религии своих предков. Плюс элемент коррупции — и на выходе традиционный ислам в Татарстане вытесняется на периферию. Он стал религией пожилых людей. Конфликт «отцов и детей» налицо: финансирование из Саудовской Аравии, обучение молодых людей в ОАЕ, Египте или Катаре привели к тому, что одежда, брачное поведение и ментальность части молодых татар-мусульман копируют арабский менталитет. Им происходящее на Ближнем Востоке ближе, чем жизнь в России. В любом зажиточном татарском селе можно увидеть спутниковые антенны, настроенные на «Аль-Джазиру» или «Арабию». Так что отстранение от должности прокурора, сочувствующего ваххабитам, ничего не означает в смысле победы над ваххабитским холдингом.
Теперь понимаю, почему мусульманина Раиса Сулейманова Гейдар Джемаль, председатель Исламского комитета России, назвал «исламофобом».
Через Джемаля идет набирающая силу пропаганда исламизма. Он поддерживает те силы, которые пытаются переработать религиозную концепцию в «революционный» или «современный» якобы ислам.
Как произошло, что к 2013 году создание «ваххабитского интернационала» стало возможным почти во всех регионах России за исключением Чукотки?
На Чукотке ваххабитов нет по одной причине: закрытая погранзона. А склады с оружием находят уже в Тюмени, Сургуте, Омске, в Ямало-Ненецком округе. Исламисты пускают корни там, где есть нефть и газ. Они мыслят стратегически. Составная часть ваххабитского холдинга — криптоваххабиты и криптоихваны — люди во власти. Они используют принцип такыйя, сокрытие собственных убеждений, который критикуют у шиитов. Мы с вами видим их по телевизору, мы их даже выбираем, потому что они говорят правильные вещи о государстве, но при этом финансируют тех, кто ходит на джихад.
Вы можете назвать имена?
Я не на допросе и не обязана называть имена, пароли, явки, но знаю, что подобное есть в Ханты-Мансийском автономном округе, в Нижнем Новгороде, Казани, в Дагестане, Ингушетии. Это продуманная стратегия. Она вытекает из идеологем, которые у исламистов есть на каждый случай. Их «русская» идеологема: нефть принадлежит мусульманам во всем мире, это «особая милость Всевышнего» к мусульманам. У иудеев нефти нет? «Это им наказание. Бог их не любит, Бог любит нас. Всюду, где есть мусульмане, есть нефть». Нефть — мусульманский продукт, верят ваххабиты. А русские ислам подавили, хотя Казань, Тюмень, Урал и далее Сибирь — это Сибирское ханство. Чечня и Апшерон, по их понятиям, вполне сюда примыкают. Эту веру в исключительность неких «мусульман» десятилетиями взращивают США и Великобритания. Сначала через правозащитные организации, сегодня через людей «Аль-Каиды», которые, кстати, в том числе сенаторы и конгрессмены США, парламентарии Великобритании. Сенаторскую кампанию Хиллари Клинтон отчасти финансировали ихваны.
Правда, с буйством «арабской весны» США начали понимать, что инструмент глобализма, который они вырастили, становится неуправляемым. Дело даже не в «Братьях-мусульманах» или талибах. Это внешнее проявление глубинных процессов — исламистского банкинга и викха — юриспруденции, сети параллельных государственным структур власти, международного наркотрафика, подпольной торговли оружием. Даже на официальном уровне — что арабы делают сами? Проектируют им японцы и немцы, строят индийцы и китайцы, воюют за них российские и африканские мусульмане, афганцы. Они уже ведут себя как «белая кость». Вот последствия взращивания исключительности.
Насколько дееспособна в противостоянии исламистам идея евроислама, которую пытается внедрять Казань?
На практике, как я вижу, в нее верит только часть ее создателей. Это некий конструкт, который не разделяют ни традиционалисты, ни тем более салафиты и ваххабиты. Зато исламистская посредническая терминология работает. Помните, в начале 90-х многие, в том числе основополагающие термины, стали переосмысляться? Мы, например, отказались от понятия «государственная безопасность» из-за аналогии с КГБ и ввели понятие национальной безопасности. А national security не означает государственная безопасность. Это хитрая штука. Впервые этот термин прозвучал, когда США надо было отнять Панамский канал.
Вслед за США в 60-е годы о смысловой перенастройке исламских терминов заговорили ихваны-мусульмане. В англоязычных трудах они пишут об epistemological — наполнении ислама политическим содержанием. Аль-Кардави, богослов из Египта, говорит, что если вы верите в 99% ислама, но не верите в 1%, который есть политика, вы не мусульманин. И получается, что как светскую жизнь мы наполняем иными смыслами, подменяя государственную безопасность национальной, так и в религиозной меняем устоявшиеся смыслы.
Это тот самый «исламский проект» США, созданный под войну в Афганистане 80-х?
Его там опробовали. А по миру ячейки «Братьев-мусульман» начали формироваться еще в 50–60-е годы, когда после войны Европе понадобились рабочие руки. Первыми в Швейцарию прибыли идеологи ихванизма Саид Рамадан и Хасан аль-Банна. Их и их последователей взяли в оборот спецслужбы.
Когда выяснилось, что сети ихванов-мусульман причастны к серии убийств на Ближнем Востоке, их начали оттуда изгонять. Они перебрались в Саудовскую Аравию, примкнули к ваххабитам. Корни ваххабизма глубже. Они в нерешенных проблемах Второй мировой войны. Брожение ваххабизма в Европе связано с идеологией фашизма. Был такой муфтий Палестины Аль-Хусейни. Он возглавлял мусульманскую армию Гитлера, для которой была разработана «мусульманская» форма. В мусульманском мире, в том числе на оккупированных территориях СССР, эта армия распространяла листовки — на турецком языке, но написанные арабской вязью — о том, что Гитлер тайно принял ислам, его зовут Хайдар.
Сегодняшняя реинкарнация фашизма словно калька из прошлого. Любимая легенда исламистов: «Обама — тайный мусульманин». В смысле исламист. Ихваны приветствуют друг друга вскинутой вверх рукой, а ваххабиты и салафиты — пальцем, поднятым вверх. У ихванов «новый хайль» называется «равия» — по имени площади в Каире, где недавно погибли их соратники.
Так вот почему чеченские ваххабиты утверждают, что палец, поднятый вверх, означает: «Аллах един»? И они, в отличие от традиционалистов, «исповедуют настоящий ислам, напрямую обращаются к Всевышнему, а суфии — через посредников».
Не вижу смысла обсуждать форму, лишенную содержания. Грубо говоря, дремучесть и лицемерие исламистов не знают границ. Вот считается, что салафиты умереннее ваххабитов. «Умеренные», они пока не могут сломать общество. Их идеолог Аль-Кардави говорит: «Выходите на свой путь тогда, когда созреют условия. Они созреют тогда, когда станете шеей власти или ее мозгами». И эти люди стараются.
Я знаю, например, что среди лесного братства Чечни и Дагестана погоду делают в том числе дети тех людей, что работают в «Газпроме» или в банковском секторе Махачкалы. Их дети учатся или закончили Оксфорд, Йель. Тот же бостонский террорист Царнаев учился в Кембрижде, о чем «тактичные» американцы умалчивают. Жил на вилле у некоего муфтия. Я не могу своего ребенка отправить в Кембридж. Простые семьи исламистам неинтересны, разве что как пушечное мясо. Им интересно проникать через детей в олигархические и правительственные среды. А детям из бедных семей они морочат голову фетвами о «равии», о пальце, поднятом вверх, или о секс-джихаде.
Что такое секс-джихад?
Это когда молодая мусульманка обязана оказывать сексуальные услуги боевикам в любой стране. У исламистов есть фетвы, связанные со «святой обязательностью» секс-джихада. Такой «ислам», который они пытаются навязать, фитна — моральное разложение. Вот, казалось бы, данность: все религии призывают к целомудрию. Кроме ваххабизма. Секс-джихад, по их фетвам, — это целомудрие. Меня потрясла история сирийки, которую выдали замуж за члена оппозиционной группировки «Джабхат ан-Нусра». Когда она приехала к мужу, сначала он на ней «женился», потом за день она поменяла восемь «мужей» и покончила с собой. Но если сказать ваххабиту, что это преступление или блуд, он возмутится: «Нет, это женитьба».
В исламе есть понятие «фытра» — религиозное чувство. Исламистам его вычистили. Вот этими самыми epistemological — смысловой перенастройкой исламских терминов, — которые обернули в некую «исламскую» обложку фашистский «Майн кампф». Так исламисты клевещут на ислам, перевирают слова Всевышнего, приписывают ему жестокости, которые якобы он благословлял. А обычные люди начинают думать: «Боже, это ислам?»
Дело дошло до того, что вольные трактовки исламистов вписаны в Коран и переведены на русский язык Эльмиром Кулиевым из Азербайджана. И хотя этот перевод муфтиями запрещен именно за то, что в него вписан ваххабитский дискурс, его можно скачать в интернете или купить. Так появляются «другие мусульмане».
Однажды вы сказали, что «мы, мусульмане Кавказа, не такие, как все россияне. Мы реально другие». Какие?
Мы на передовой больше, чем вся остальная Россия. С 90-х годов мы пережили несколько войн, на нас продолжают давить терроризм и бандподполье, мы на себе испытываем всю силу мировой закулисы. Это колоссальное давление. У нас каждый, особенно в Дагестане, вплоть до 12–13-летнего ребенка вынужден делать свой выбор. Не передать силу этого давления: исламистское, финансовое, коррупционное, террористическое и давление неприязни со стороны остальной России. Могут люди, живущие в таких условиях, быть не другими? Но как нам, так и остальной России еще предстоит понять и принять, что мы другие. Геополитически оторваться от России — это все равно что Кавказу взлететь и переселиться в Саудовскую Аравию или Катар. Пресс давления в том, что Кавказ должен сделать цивилизационный выбор. А те, кто его не разделит, должны нас покинуть. По простой причине: жить в двух, трех, четырех, пяти моралях и толкованиях веры — это ад.
Не отсюда ли у немусульман стойкое представление о том, что ислам и терроризм — чуть ли не синонимы?
Ислама, который нам предлагают, я, мусульманка, тоже боюсь. Это не религия моих предков, мне так жить не завещали ни Пророк, ни прадеды, ни герои Кавказской войны, ни имам Шамиль. Исламизм — питательная почва для роста как исламофобии, так и русофобии.
Как россиянам не бояться ислама, если по стране — в Кисловодске, Тюмени, Хабаровске — мусульманские лидеры шантажом добиваются строительства мечетей? Муфтии намекают чиновникам на беспорядки и пользуются либеральным законодательством, но большой вопрос: кто и что на этих службах будет проповедовать?
Последний вопрос главный. У нас нет ни одного региона, где бы был один муфтий или богослов. Как правило, их два-три, и они конкурируют. Искусственную конкуренцию создают государство и местная власть. Но именно власти льют воду на мельницу антигосударственных сил. Истории с мечетями — неважно, Ставрополь это, Ембаевское медресе в Тюмени, где десятилетиями готовили имамов-ваххабитов, или Хабаровск, — везде государство ведет себя так, будто мусульман нет. Особенно показательна ситуация в Нижнем Новгороде. Это просто антимодель отношений государства и конфессий. Постулат власти молчалив, но циничен: «Вы там хоть поубивайте друг друга в мечети, а мы…»
Что и началось в Нижем Новгороде?
Там сквозь кордоны полиции люди идут на намаз. Это все, что может государство. Хотя ничто не предвещало конфликта «отцов и детей». Около 15 лет должность главы духовного управления мусульман Нижегородской области занимал Умар-хазрат Идрисов. Какое-то время назад в его окружении появилось несколько человек, получивших исламское образование в Саудовской Аравии. Он их годами продвигал, уступил свое место в Общественной палате, потом должность главы духовного управления мусульман Нижегородской области. А кончилось все тем, что у него отняли даже мечеть, где он проповедовал. На него начали давить его бывшие прихожане: «Тут ваххабизм поднимается, ислам изгоняют, давай возвращайся!» Он попытался. Но из села Рыбушкино — родового села Дамира-хазрата Мухетдинова, главы духовного управления мусульман Нижегородской области и первого заместителя председателя совета муфтиев России, — приехали его прихожане с тем, чтобы проголосовать за отстранение Идрисова из РОМ. Когда они поняли, что голосовать имеют право только члены местной общины, завязалась драка.
Имам не понимал, чему учат в Саудовской Аравии?
Этого и сейчас многие не понимают. Талгат-хазрат Таджуддин, председатель Центрального духовного управления мусульман России, не так давно пресек отправки молодежи в Саудовскую Аравию, Египет и другие арабские медресе. Но теперь они сами едут, на личные средства или те, что им предлагают из-за рубежа.
Почему, кстати, не только они, но и наемники легально едут на джихад в Сирию или раньше в другие страны?
Нет закона, который бы запрещал российским гражданам участвовать в войнах в третьих странах. Так происходило с бывшей Югославией, Абхазией, а сейчас — с Сирией и Афганистаном. Россия после перестройки присоединилась ко многим документам международного права. А его архитектура, в том числе этнического права, так устроена, что не препятствует, а, напротив, поддерживает вооруженную борьбу групп за свободу и суверенитет. Поэтому преследовать своих граждан за участие на стороне боевиков, которые считаются «оппозицией», мы не можем.
Но те, кто возвращаются, неважно, учились они или воевали, внутри России создают социальную антисистему. Может, пришло время пересматривать законы?
Скажу больше. Сейчас из Сирии вернулись люди в Ханты-Мансийский автономный округ, в Сургут. Они приехали на подготовленную почву — теми, кто освободился раньше из лагеря-тюрьмы Гуантанамо и осел в Башкирии, Сибири, Татарстане и на Кавказе. Боюсь, что период создания ими антисистем — вчерашний день. Они создают иные цивилизационные системы, пока поддерживая существующий правопорядок. А мы пытаемся вести с ними «межкультурный и межрелигиозный диалог». С людьми, у которых, по сути, нет ни культуры, ни религии.
Исламизм — недоговороспособная идеология, она принципиально приспособлена для войны. Убеждена, что, пока не поздно, надо принять закон о запрете ваххабизма. Или для начала хотя бы вернуться к региональному, уже разработанному в Дагестане в 1999 году закону «О ваххабитской и иной экстремистской деятельности». Разумеется, его надо обновить и дополнить, а потом перенести на федеральный уровень. Только так.
Как мы знаем, невозможно в отдельно взятой стране построить коммунизм. Невозможно и с ваххабизмом бороться в отдельно взятом Дагестане или Сургуте. Из-под исламистов надо последовательно выбивать идеологию исключительности. Сейчас бьют по внешним атрибутам — хиджаб, борода, арабские штаны. Это проигрыш. Убежденный ваххабит в нашем обществе чисто выбрит, одет, как английский денди, и заседает, например, в Общественной палате, в региональном парламенте или работает в респектабельных банках или корпорациях.
Поэтому закон о запрете исламизма должен соответствовать уровню угроз. Он должен быть разным для разных регионов. При этом нельзя через колено ломать мусульманское сообщество, или умму, как это происходит в Нижнем Новгороде. Умма — хранительница российского ислама. А когда формат законодательства отстает от уровня растущих угроз, она приходит в смятение. Как и общество. Люди начинают прятаться за исламофобией и русофобией.
А государство адекватно оценивает уровень угроз?
Нет. Глубину угрозы оно начало осознавать только в 2013-м. А вот что такое «исламский проект», насколько он глобален, как мне представляется, власть до конца не понимает.
http://topwar.ru/35594-islamu-obyavlen-dzhihad.html
). 
) исламский учёный но и он считал, что ислам не должен вмешивался в дела науки и научную методологию.
