Было это осенью 1994 года в южном Ливане близ опорного пункта Гальгалит, что в Центральном секторе Зоны безопасности. Я был тогда молодым заряжалой, только после учебки. И попал я в действующую часть в экипаж старослужащих. Командир танка - взводный сержант и одновременно очкастый интелигент. Водитель - его кореш с одного призыва, тель-авивский сноб, уже почти дембель к тому времени. Наводчик - ешиботник "эсдерник" вторую часть своей разделенной службы заканчивает.

А на опорном пункте Гальгалит сидело тогда небольшое подразделение десантников, причем из молодой роты - у них еще субординация как в учебке. И все они так гордились своими значками с крылышками и красными беретами, что остальных вообще за солдат не считали. Однако при очередном обстреле этого ОП, там погиб их офицер, и начальство решило усилить их, придав им танк. И я неожиданно для себя оказался в этом маленьком мирке со своими законами.

Воспоминаний с той поры у меня не счесть, конечно. Мог бы я рассказать, как слегка повздорил с десантниками, и как неожиданно заслужил их уважение. Мог бы рассказать о том, как меня (тогда еще нового репатрианта) впервые в жизни уговорили выпить черный израильский кофе - после ночного дежурства не смог заснуть, а вечером снова в засаду выходить. Мог бы рассказать, как нам давали по минуте на звонок домой с телефона на КП, с крыши которого стрелял тяжелый пулемет, на что я обращал не больше внимания, чем на тиканье часов, пока он не дал очередь сразу после произнесенного мной в трубку: "Але, мама!", и я с ужасом понял, ЧТО мне сейчас придется объяснять. Но всего не расскажешь. Поэтому речь пойдет о происшествии, случившемся уже под конец нашего прибывания там, конкретно на ночном танковом дежурстве.

Дежурства эти, к стати, засадами назывались. Ибо этим самым они и являлись по сути. Выезжает танк темной ночью в чистое поле, становится на высокую гору и следит внимательно, а не крадется ли где супостат. И, ежели какого ворога заметит, то разит его нещадно всею своею мощью. Представляете, как чуствует себя в такой засаде молодой танкист? В первый час все клеточки тела возбуждены до предела: "Сейчас я тут всех террористов пококаю!" На второй час возникает легкое недоумение: "Ну, где тут эти чертовы террористы? Сколько их ждать?!" К середине ночи в глаза уже можно спички вставлять, - все равно не поможет: "Да ну его к дьяволу! Нет тут никаких террористов. Может и были когда-то, а теперь повывелись. А засада наша - это только, чтоб над простым солдатом поиздеваться, спать не давая."

За пару месяцев бойцы моей танковой части возле других ОП из подобных засад уничтожили четыре мобильные группы боевиков Хизболы. А у нас хоть бы какой один завалящий террорюга подошел! Правда, один раз нам все же довелось открыть огонь и метко поразить подвижную групповую цель с офигенной дистанции. Но на утро к останкам уничтоженной нами группы отправился отряд наших десантников и принес нам трофей - окровавленный шакалий хвост, который тут же захапал себе наш дедушка-водила. В общем, - рутина. Тррористов нет. А нас обстреливает святой дух, да и то не слишком часто и не слишком плотно.

Была у нас в танке одна мелкая техническая проблема - с электричеством. Дело в том, что тепловизор и развороты башни на этих дежурствах сжирали много энергии и довольно резво приканчивали наши аккумуляторы. А с заведенным движком - ну какая же это засада? Ночью танковый двигатель слышно за много километров. Экономический резон тоже имелся в виду - час работы двигателя слишком дорог, чтобы гонять его целыми ночами напролет. Поэтому к танковому корпусу у нас был прикреплен снаружи дополнительный дизельный генератор. Но, как это часто бывает в любой армии мира, этот тшательно закрепленный и возимый нами повсюду генератор попросту был неисправен. У нас не было иного выхода, кроме как заводить время от времени таковый двигатель для подзаряки аккумуяторов. Мы и заводили его регулярно, по нескольку раз за ночь. Но, иногда, мы вспоминали об этом слишком поздно - аккумуляторы были уже слишком слабы. Было в нашем танке специальное защитное устройство, которое не позволяло заводить движок, если аккумуляторы на последнем издыхании. Однако инструкция позволяла экипажу при необходимости закоротить это устройство, если того требует черезвычайная боевая обстановка. А у нас что было, спрашивается? Эта самая черезвычайная боевая и была. Вот мы и коротили защиту немноже сумняшися.

И вот, одной темной-притемной, припротивнейшей дождливой ночью, в результате нашей очередной попытки завести двигатель от подсевших аккумуляторов при закороченной защите эти смые аккумуляторы сели окончательно. Тусклое освещение в башне погасло. Приборы сдохли. Пушку парализовало. Рация замолкла. Танк остался стоять на вершине холма на враждебной территории, прямо на предполагаемом пути бандитских группировок, слепым, глухонемым, неподвижным и бессильным.

Члены экипажа обменялись хмурыми молчаливыми взглядами. Эта позиция к тому времени уже воспринималась нами почти как дом родной - мы тут чуть ли не каждую ночь проводили. И никаких террористов тут нет и в помине. Или все-таки есть? Точно есть, именно сегодня они и нагрянут - как по законам вероятности, так и по гораздо более надежным законам подлости. А до родной израильской границы семь километров по прямой через горы и враждебные деревни. Бли-и-и-ин!

Собственно, думать тут особо не о чем. Ситуация предусмотрена инструкцией, и что делать всем ясно без слов. Оставаться в танке нельзя - это сейчас гроб, а не танк. Без возможности огня и маневра первая же ракета его прикончит. И уходить тоже нельзя - танкисты свою машину не бросают. Надо делать то, что у израильских танкистов называтся "пехотный трюк". В том смысле, что теперь мы все из танкового экипажа превращаемся в пехотное звено: снимаем с машины пулемет, берем мобильную рацию, запасаемся ручными гранатами и продолжаем держать позицию рядом с машиной до подхода подкрепления. И молимся, чтобы подкрепление пришло к нам еще до рассвета, потому что с первым светом наш танк на горе станет для окрестных жителей тем самым Штирлицем, который сидел на столбе и делал вид, что читает газету.

Много чего у меня еще бывало впоследствии на службе отечеству - и на срочной, и в резерве. Но такого страха, как в те минуты, мне никогда больше испытывать не доводилось. До боли знакомые окрестностные скалы вдруг приобрели совершенно иной облик, мелкий дождик превратился в новый Потоп, безлунная ночь стала непроницаемой тьмой, а презренные местные абреки оказались жуткими чернобородыми злодеями.

Переговаривались мы шепотом, хотя до того говорили нормально и даже танк заводили. Передвигались ползком, хотя прежде, если случалось вылезти по нужде, то даже не пригибались. Залегли мы метрах в ста от танка в каких-то кустах. Командир рацию мучает, но мобильный передатчик слабенький, антенна короткая - в гористой местности нас никто не принимает. Лежим в грязи. Холодно и страшно. "Мамочка!" - думаю я. "Мать твою бога в душу!" - шепчет водила. "Слушай, Израиль! Господь - бог твой," - бормочет наводчик. "Всем радиостанциям сектора - кто слышит, прием?" - молится командир.

Наконец, кто-то нас таки-да услышал. Начали передавать сообщения по цепочке от станции к станции. Вызвали какого-то большого начальнка. Поговорили, помозговали, и большой начальник принял гениальное решение. Оказывается, на ОП Гальгалит есть еще один генератор - вроде того, что у нас к танку прикреплен, но рабочий (спрашивается, какого черта мы неделями мучались с неисправным?). Так вот, командование отдало боевой приказ оставшимся на ОП десантникам: тихо и скрытно выйти во чисто поле и приволочь к нам этот запасной генератор для танка.

Сказать честно, не знаю я точный вес этого генератора. Помню только, что однажды в учебке довелось мне участвовать в переносе подобной бандуры в заправленном состоянии. Выполнялось это силами восьми солдат - по двое за каждую ручку по углам. Через каждые несколько шагов мы вунужденно опускали эту неподъемную махину на землю. А тащили мы его тогда по ровной дороге, при свете дня. И никакого дополнительного груза, кроме своих автоматов, на нас в тот раз не было.

На ОП Гальгалит было к тому моменту всего десять бойцов десантников. Нескольких из них, разумеется, необходимо было оставить охранять ОП. Часть остальных должна была двигаться в боевом охранении походного порядка. Генератор тащили по очереди - вчетвером. И на каждом десантнике было навешено все, что обычно навешивают в походе на пехотинца. А двигались они в полной темноте, по скалам и по вражеской территории.

К этому следует добавить, что десантники эти и так нас не очень-то жаловали. Служба у них была тяжелая: в увольнение не выходили месяцами, ботинки не снимали неделями, о том чтобы выспаться им можно было только мечтать. В сравнении с ними наш быт был гораздо комфортнее. А тут их поднимают ночью по тревоге и бросают во враждебные горы вытаскивать горе-танкистов. А заодно, подкинуть им к танку небольшой генератор, который лишь по непередаваемому армейскому юмору называется мобильным.

В общем, когда этот отряд десантуры приближался к нашей позиции, мы уже террористов бояться перестали - теперь у нас был более реальный объект для страха. Эти ребята пришли нас убивать и не скрывали своих намерений. Хорошо, что внутри танка нас не было. "Подлые трусы, лучше сами выходите!" - кричали наши спасители, позабыв, что операцию надлежит производить тихо и тайно. Однако отчаянные призывы десантников были тщетны, - мы продолжали бесстрашно лежать в кустах и судорожно сжимать в руках оружие, намереваясь удерживать позицию до конца.

Немного мужского шовинизма из темы о девушках в армии

Учебная база бронетанковых войск АОИ. Завершающие учения офицерских курсов.
По понятным причинам командование хочет всем курсантам, которые уже через несколько дней должны получить погоны младших лейтенантов, дать возможность принять участие в этих учениях в качестве командиров взводов. Проблема: где набрать остальных членов экипажей? Проблема решается "экстренной мобилизацией" на пару суток всех оказавшихся под рукой военнослужащих, имеющих танковую специальность: курсантов иных курсов, их командиров, сержантов-операторов КП, и пр. Включая ... девушек - инструкторов теоретической части. Соответствующие танковые специальности эти девушки знают в совершенстве - они ведь их преподают курсантам.
И так ...

Сцена первая
Танковый взвод в наступлении. Два танка продвигаются, третий прикрывает их продвижение с укрытой позиции. Вдруг командир прикрывающего танка обнаруживает угрозу - вражеский танк (мишень) занимает позицию на фланге и грозит в считанные секунды подбить открыто двигающиеся танки взвода. Наш танк мгновенно выдвигается на огневую позицию, и командир дает приказ наводчику (точнее - наводчице) поразить вражеский танк орудийным огнем. Наводчица, однако, стрелять не торопится: она заявляет, что команда подана не верно, что следует уточнить характеристику цели. Формально она, возможно, права. Но в данном случае перед ней лишь одна цель и команда совершенно однозначна. Командир снова кричит: "Огонь!" Наводчица снова начинает пререкаться. А секунды летят, и боевые товарищи без прикрытия под условным вражеским огнем. Да и танку прикрытия уже опасно столь долго стоять на огневой позиции. Командир танка орет: "Огонь, твою мать! Огонь!" В ответ - тишина. Орудие не стреляет, башня не поворачивается, наводчица не отвечает.

В башне танка очень тесно. Место наводчика перед командирским, но ниже и спиной к нему. Командир толкает наводчицу коленом в спину (хотел было ногой хорошенько пнуть, как водится в подобных случаях, да в последний момент вспомнил, что перед ним девица), - никакой реакции от наводчицы. Командир, вполне естесственно, пологает, что с наводчицей беда: то-ли в обморок упала от духоты, то-ли ногу неосторожно сунула под какую-нибудь двигающуюся частью механизма и сознание потеряла от боли, то-ли еще чего похуже - мало ли что может случиться с неопытным человеком в тяжелой и опасной машине. Не особо церемонясь и проявив некоторые способности к акробатике, командир умудряется оттянуть на себя плечи наводчицы, просунуть свою голову в боевой отсек и взглянуть девушке в лицо. Барышня дышит, глаза открыты и смотрят осознанно, но ... залиты слезами. Следует убийственная реплика: "П-п-поч-чему Вы на меня кричите?"
Занавес.

Сцена вторая
Танк ведет беглый огонь по условному противнику. Очередная стреляная гильза застревает в казенной части. Заряжающий (точнее - заряжающая) пытается извлечь ее при помощи специального инструмента. Безрезультатно. Ничего зазорного в этом нет, - тут и парни не всегда справляются, ибо необходимо не только силу приложить но и навык иметь приличный. Но командиру некогда ждать - его танк в бою (пусть только учебном) и должен вести огонь. Будучи сам в прошлом опытным заряжающим, командир обоснованно полагает, что справится с застрявшей гильзой быстрее, чем его временная подчиненная. Без слов (он ведь еще и радиопереговоры ведет одновременно) командир выхватывает инструмент из рук девушки и, отодвинув ее плечем, приступает было к исправлению неполадки. В следующий миг у командира возникает странное ощущение, которое он не сразу смог идентифицировать. Лишь через мгновение он с изумлением понимает, что его только что шлепнули по руке. А заряжающая уже вновь хватается за инструмент, пытаясь отобрать его у командира со словами: "Не надо мне помогать! Я сама должна!"
Занавес.

Сцена третья
Учения близятся к концу. Танки сосредотачиваются на подступах к основной позиции условного противника и начинают готовиться к штурму. На вражеской позиции еще остается пара непораженных мишеней. Комбат (командующий учениями) дает приказ молодому курсанту, взвод которого первым вышел на исходную, добить тяжелые цели на позициях противника и ... вести батальон в атаку. Вести в атаку целый БАТАЛЬОН - великая честь для любого командира, а тем более для курсанта, еще не заслужившего офицерские погоны. Впрочем, данный курсант числится в отличниках, и ни у кого не вызывае сомнения его дальнейшая бестящая карьера в армии. Вот и теперь его взвод быстрым и метким огнем легко расправляется с мишенями. По рации звучит молодецкая команда к атаке, заканчивающаяся гордым: "За мной! Вперед!" Десятки танков покидают свои укрытия и, на ходу стреляя из всех стволов, с разных сторон устремляются на врага. Только один танк не покинул укрытой позиции и даже не сделал попытки выйти на огневой рубеж - танк молодого курсанта-отличника. Наблюдающий это немыслимое в его понимании развитие событий, комбат меняется в лице и хрипит в микрофон нечто невразумительное с матом, сожалением о невозможности снять несуществующие погоны и обещанием обеспечить дальнейшую службу курсанта на кухне. В ответ в эфире раздается плачущий голос, совсем не похожий на тот, что только что отдавал батальону приказ к штурму: "Рибоно Шель Олям (Господь, Властелин Мира - ивр.)! Что?!! Ну, что, скажите мне я могу поделать, если моя водительница ставит танк в бою на стояночный тормоз, а затем не может его снять!"
Остается пояснить, что кабина водителя расположена в корпусе танка отдельно от боевого отсека башни, и перелезть между ними не так просто (по крайней мере в старых моделях). И что стояночный тормоз (в этих старых моделях) очень тугой, особенно при обратном снятии. Девчонка просто устала давить на педаль тормоза, удерживая танк на склоне холма, за которым тот укрывался, и решила немного отдохнуть.
Занавес.

Дело было в недоброй памяти 2002 -ом году незадолго до начала крупномасштабной операции Защитная Стена. Моя часть была призвана на очередные военные сборы в районе древнего Шхема. Честното говоря, это одни из самых памятных для меня сборов (в самой ЗС мне участвовать уже не довелось, т.к. только перед ней сборы закончились). Обстановочка была такая, что сюреалисты отдыхают. Бандиты просто потеряли чуство страха, обнаглев от собственной безнаказанности. Перестрелки стали столь обычной рутиной, что на них почти не обращали внимание. Три коротких зарисовки - просто, чтоб оценить происходившее:
1) В самаритянском поселке у Брахи, где опорный пункт нависал над Шхемом, велись регулярные активные перестрелки каждый вечер с 21:00 до 23:00 - потом спать, а на утро пополнение боеприпасов, т.к. за пару часов выпускали почти все, что могло стрелять.
2) На шоссе, где разорвался фугас и мы проводили поиск дополнительных фугасов, прячась от снайперов, девочка-поселенка подошла к лежащему в укрытии солдату, который в полной экиперовке и броне с опаской выглядывал, стараясь разглядеть угрозу, и открыто стоя над ним спросила: "Дяденька, а который час?"
3) Через полчаса после того, как мой патрульный джип обстреляли, я, за едой сказал ребятам, что сразу по окончании сборов (на Песах) лечу в Питер, - один из солдат аж подавился: "Ты что, глупыш? Там же опасно!"

Короче, была там, помимо всего прочего, одна проблемка: какой-то арабский отморозок (или группа таковых) почти каждый вечер забирался в заброшенный (или недостроенный) дом на окраине "лагеря беженцев" Балата и оттуда обстреливал проезжавшие по шоссе израильские машины. Стелял этот придурок неграмотно - из калашникова с дисстанции в несколько сот метров по быстро двигавшимся целям - и, понятно, никуда не попадал. Но делал он это регулярно и действовал на нервы. Снять его на подходе к позиции было нельзя из политических соображений: для этого пришлось бы проникнуть в зону А, чего тогда еще не делали (почти). Командование почесало в затылках и вызвало спецуру. Спецназовцы запустили своих снайперов, которые в течение нескольких часов скрытно подползли на огневые позиции (смелые ребята - ползать в темноте в одиночку под самым носом у сотен бандюков). За тем, по шоссе пустили парочку броневичков в качестве приманки, и, когда этот придурок принялся по ним палить, снайперы его аккуратно сняли. Проблема была решена ... на целых два дня.

На третий вечер из того же дома снова принялись обстреливать шоссе. Еще через несколько дней с регуляной вечерней пальбой наши отцы-командиры вновь связались со спецназом. Однако спецура была занята и обязалась подсобить только через пару дней. Той же ночью один из наших танков (да, в тот раз сбывалось одно мое мрачное пророчество о совмещении танковых учений с оперативным дежурством) выполнял в упомянутом районе тупейшее задание, по какому-то недоразумению называвшемуся засадой, хотя вернее было бы назвать это открыто стоявшее и не имевшее право открывать огонь чудище - пугалом огородным. Когда из Балаты вновь стали стрелять по шоссе, и кто-то из срочников на блокпосту запросил подмоги, наше огородное пугало все же решилось размять гусеницы и выдвинулось к шоссе прямо напротив огневой позиции бандитов. Двигались открыто, с включенными огнями и с шумом - как по приказу (я же говорил - пугало), так и из соображений техники безопасности (все же шоссе, гражданские машины могут врезаться). Понятно, что бандюки этот танк сразу заметили и дали по нему несколько очередей.

Как бы вам это объяснить? Автоматная очередь по танковой броне - это не то чтобы опасно, но как-то неприятно. У членов экипажа возникает чуство психологического дискомфорта и просыпаются древние охотничьи инстинкты. Командир танка запросил у КП разрешение на пушечный огонь. С КП ответили решительным отказом, мотивировав его запретом выпускать снаряды в направлении жилого массива из опасения промазать и задеть соседние здания. Командир танка попытался спорить, утверждая, что с такой короткой дисстанции современный танк не может промахнуться даже при желании. Но на КП твердо заявили, что снаряды применять нельзя, и приказали использовать стрелковое оружие.
Тут стоит упомянуть, что этот командир танка заканчивал свои сборы на следующий день. А это значит, кроме прочего, что утром он должен был вытащить из танка весь боезопас и пересчитав его сдать своему сменщику - весьма трудоемкая и нудная процедура. Знаете ли вы, к примеру, сколько в танке пулеметов (считающихся стрелковым оружием) и патронов к ним? Много. Один из этих пулеметов установлен паралельно пушечному стволу, жестко укреплен и наводится при помощи мощного пушечного прицела с офигенным приближением, тепловизором и балистическим вычислителем. Точность у этого оружия снайперская. Его кучность и скоростельность снайперам и не снилась. И две тысячи патронов одной лентой ...

В общем, наводчик нажал на гашетки и "забыл" их отпстить, а заряжающий заботливо следил, чтоб ничего не заклинило. Две тысячи патронов ушли одной почти бесконечной очередью. У этого пулемета при слишком активной срельбе ствол может перегреться и оплавиться. Поэтуму к пулемету придается запасной ствол. Это всем известно, но я никогда не видал, да и не слыхал, о конкретных случаях, оплавления ствола. Но вот там у них после такой очереди ствол оплавился и его пришлось заменить. Но стрельба на этом не закончилась. Заряжающий упорно доставал все новые и новые патронные ящики, как видно, не желая сдавать их утром на склад. Дом просто развалился (на утро я не смог его разглядеть в биноколь). Машины скорой помощи часа два с огнями и сиренами летали по всей Балате и к Шхему.

На следующий вечер прибыл спецназ. Их снайперы опять терпеливо подползли к позиции противника. Броневички полночи мотались по шоссе, пытаясь спровоцировать огонь противника. Но в Балате даже собаки гавкать не решались. На утро спецназовцы вернулись злые, и их командир заявил нашему, что мы им всех бандитов распугали, и что он больше не прийдет нашим помогать, - мол, сами разбирайтесь, раз умеете.