Маршал Ворошилов, манёвры 1935-1936 годов и советская кавалерия.

Растиражированное в годы перестройки утверждение о том, что в середине 1930-х годов в руководстве Красной армии соперничали «танкисты» и «кавалеристы» — дальновидные сторонники моторизации армии во главе с маршалом М. Н. Тухачевским и делавшие станку на конницу маршалы К. Е. Ворошилов и С. М. Будённый — в последнее десятилетие подвергнуто обоснованной критике. Было показано, что после 1937 года, т. е. после устранения Тухачевского и торжества группировки Ворошилова-Будённого, в РККА началось не увеличение, а сокращение кавалерии и что на перспективы конницы в европейской войне тот же Ворошилов уже в 1937-м смотрел, мягко говоря, скептически{1}. Но как же он, бывшим член Реввоенсовета 1-й Конной армии 1919-1921 годов, до получения в сентябре 1935-го знания маршала Советского Союза подчёркнуто носивший шашку и синие кавалерийские петлицы, пришёл к подобным выводам? Для ответа на этот вопрос полезно взглянуть на последние и самые крупные перед 1937-м опыты применения кавалерии — на манёвры 1935-1936 годов{2}. Ведь критерий истины — практика...

К осени 1935-го кавалерия в СССР находилась, пожалуй, на пике своего развития. Количество кавдивизий в РККА в том году было значительно увеличено; на показательных Киевских манёврах 12-15 сентября конница играла исключительно важную роль. 2-й кавалерийский имени Совета Народных Комиссаров УССР корпус (3-я кавалерийская Бессарабская Краснознамённая дивизия имени тов. Котовского и 5-я кавалерийская Ставропольская Краснознамённая дивизия имени т. Блинова) составил основу армейской подвижной группировки «синих», которая вошла в проделанный пехотой и танками прорыв и устремилась к цели операции — Киеву. А разгрому этой группировки в немалой степени способствовал контрудар 9-й Крымской кавалерийской имени СНК УССР дивизии.

Подведший итоги манёвров приказ наркома обороны Ворошилова № 0182 от 22 сентября 1935 года отметил хорошую тактическую выучку конницы. Но этому противоречат его же указания на то, что «в отдельных столкновениях» боевые порядки конников оказывались скученными (в том числе и при атаках на нерасстроенную пехоту) и что конница не умеет обезопасить себя от налётов авиации — не отработала службу наблюдения и оповещения и плохо расчленяет (чтобы не являть собой слишком хорошую мишень для авиации. - А. С.) свои боевые порядки{3}. 8 действительности скученность боевых порядков конницы отличала эти манёвры вообще — а не «отдельные столкновения» на них. В самом деле, все, кто характеризовал проведённые в том же Киевском военном округе (КВО) в 1936 году Шепетовские манёвры, буквально кричали о скученности боевых порядков кавалерии. И тем не менее на разборе «Шепетовского манёвра» командующий войсками округа И. Э. Якир заявил, что эти порядки, «безусловно, значительно менее кучны, чем в прошлом году»{4}! Даже если он преувеличивал - желая убедить сидевшего рядом наркома, что конница КВО всё-таки прогрессирует, — то, во всяком случае, скученности в коннице на Киевских манёврах было не меньше, чем на Шепетовских.

Но атака в конном строю на нерасстроенную пехоту в 1935 году (когда пехота уже тесно взаимодействовала с артиллерией) — да ещё в скученных боевых порядках — закончилась бы примерно тем же, чем закончилась она 17 ноября 1941 года у подмосковной деревни Мусино (севернее Волоколамска) — где части 44-й кавалерийской дивизии 16-й армии Западного фронта тремя сомкнутыми линиями, «седло к седлу», атаковали позиции 240-го пехотного полка 106-й пехотной дивизии вермахта. «Огонь наших артиллеристов образует сплошную стену, — записано в журнале боевых действий полка. — Лошадиные трупы взлетают на воздух, Невозможно разобрать, где люди, где кони. Эскадрон потерял управление и цель своего наступления. То, что совсем недавно было картиной, напоминающей парад теперь превратилось в беспомощную массу. Небольшие группы лошадей без седоков, все в пене, скачут в разные стороны. Вся масса эскадрона топчется бесцельно на месте. То вправо, то влево уносятся одичавшие в этом аду кони, давя всё что осталась живого на своём пути. Немногие ещё усидевшие на конях кавалеристы тонут в сплошной массе, и наша артиллерия добивает последние остатки атаки»{5}.

А вот воспоминания советского фронтовика — А. Т. Стученко, командовавшего в Смоленском сражении 58-и кавалерийским полком 45-й кавалерийской дивизии. Атаковав 3 сентября 1941 года, в ходе наступления 19-й армии Западного фронта на Духовщину, в конном строю участок, с которого ещё не отошла немецкая пехота, полк попал под такой пулемётный огонь, что «всё смешалось. Передние лошади падали, переворачиваясь через голову. На них налетали те, кто скакал сзади, и тоже падали. Уцелевших всадников вражеский огонь прижал к обрывистым берегам лощины». В ходе повторной атаки подполковник Стученко всё же сумел перемахнуть через передовую траншею немцев, но, оглянувшись метрах в трёхстах за ней назад, увидел, что за ним скачут «лишь несколько всадников, остальные вышли из строя уже за передним краем противника»…{6}

Больше того, Киевские манёвры заставляли уже серьёзно задуматься о самой возможности применения больших масс конницы — этой огромной и плохо поддающейся маскировке цели — в условиях наличия у противника сильной авиации. Возможно, именно «битва за Киев» навеяла замечание, сделанное в конце 1936 года в статье «Армии Европы» известным английским военным теоретиком Б. Лиддел Гартом: при тех «архаичных» способах использования кавалерии, что приняты в СССР, на войне из конной армии получится кладбище{7}. Обращает на себя внимание и описание Г. Н. Захаровым — командовавшим на Киевских манёврах звеном истребителей И-5 — штурмовки с бреющего полёта 109-й истребительной авиаэскадрильей имени т. Орджоникидзе скопившихся у переправы через реку Ирпень частей 2-го кавкорпуса. «Рёв моторов наших истребителей в течение нескольких минут превратил обученных кавалерийских лошадей в обезумевший табун. Ни криков, ни лошадиного ржания мы, разумеется, не слышали. После первого же захода лошади стали прыгать через перила моста. К счастью, река была неглубокая, и обошлось без жертв. Но картина была впечатляющей: части кавалерийского корпуса таяли у нас на глазах»{8}.

Правда, в реальности этого эпизода существуют сомнения, так как дальше Захаров повествует о том, как примчавшийся «в страшном гневе» на аэродром командир корпуса Н. Н. Криворучко закричал: «Я порублю ваши самолёты!», а когда ему заметили, что те металлические (каркас фюзеляжа И-5 был стальным. — А. С.), обещал «поотрубать винты». Дело в том, что о точно таком же случае — но относящемся не к 1935, а к 1928 году — поведал в своих, вышедших 17 годами ранее захаровских, мемуарах и маршал авиации С. А. Красовский. По Красовскому — ссылавшемуся, в свою очередь, на рассказ тогдашнего начальника ВВС РККА П. И. Баранова, — на Киевских манёврах 1928 года эскадрилья штурмовиков Р-1 А. А. Туржанского разогнала, атаковав с бреющего полёта, 3-ю кавдивизию корпуса Криворучко, и последний, прискакав на командный пункт манёвров, закричал Туржанскому: «Порублю! Ты шо, бандит, нашкодил?»{9} И, хотя Захаров настаивает, что им, пилотам 109-й эскадрильи, «долго ещё другие летчики припоминали тот налёт на кавалерию»{10}, не исключено, что мы имеем дело с кочующим сюжетом. Своеобразная личность бывшего подпрапорщика 12-го уланского Белгородского полка (кстати, сослуживца будущих известных лётчиков А. А. Козакова и К. К. Арцеулова), рубаки и лошадника Криворучко была окружена столь яркими историями, что у мемуариста мог возникнуть соблазн выставить себя очевидцем какой-нибудь из них. «О Николае Николаевиче Криворучко ещё и теперь рассказывается много забавных былей и небылиц»{11}, — подчёркивал в 1960-е служивший в 1927-1936 годах во 2-м кавкорпусе генерал армии М. И. Казаков... Главное, однако, заключается в том, что, независимо от того, когда и с чьим участием произошел случай с разгоном кавалерии Криворучко, конница могла потерять боеспособность даже при простом проходе самолётов над ней на сверхмалой высоте.

Тем не менее руководству РККА понадобилась ещё одна, более масштабная проверка возможностей кавалерии — осуществлённая в сентябре 1936 года. На проведённых 8-11 сентября восточнее Минска Белорусских манёврах 6-я Кубанско-Терская казачья Краснознамённая Чонгарская дивизия имени тов. Будённого участвовала в развитии успеха после прорыва обороны «красных», а 3-й кавалерийский корпус имени Белорусской ССР (4-я Донская казачья Краснознамённая дивизия имени тов. Ворошилова и 7-я кавалерийская Самарская Краснознамённая дивизия имени Английского пролетариата) составил основу группы, которая нанесла контрудар по «синим». Контрудару попыталась помешать 11-я кавалерийская Оренбургская Краснознамённая и ордена Ленина имени Морозова дивизия...

12-15 сентября на юго-востоке Волыни прошли Шепетовские манёвры КВО. «Синие» бросили там в наступление конно-механизированную группу, куда входил и 7-й кавалерийский корпус (23-я и 26-я кавдивизии), а «красные» пытались задержать её в том числе и силами 2-й Черниговской Червонного казачества имени Коммунистической партии Германии кавалерийской дивизии. А 18-20 сентября на Кубани, у станицы Крымской, развернулись манёвры Северо-Кавказского военного округа, где 4-й кавалерийский казачий корпус имени т. Будённого (10-я Терско-Ставропольская и 12-я Кубанская казачьи дивизии) играл ту же роль, что и 2-й на Киевских манёврах 1935-го.

Все эти манёвры показали то же, что и Киевские — что боевые и походные порядки сабельных подразделений слишком густы. В бою против серьёзной армии 1930-х таким густым конным массам — являвшим собой прекрасную цель — грозило быстрое истребление огнём всех видов. Будучи навеяно специфическим опытом Гражданской войны с её слабой насыщенностью фронта огневыми и техническими средствами, это спокойное отношение конников к огню противника означало всё-таки недостаток выучки: ведь все руководители боевой подготовки РККА давно требовали большей разреженности строёв и порядков конницы. «...Для конницы остаётся большой грех, ещё не изжитый и по сие время, — подчёркивал 13 октября 1936 года на Военном совете при наркоме обороны присутствовавший на белорусских маневрах заместитель наркома маршал Советского Союза Тухачевский. — Это — в атаке конница занимает слишком сомкнутое, слишком густое пространство. Это дело дорого на будущей войне обойдётся...»{12} Что «боевые порядки подразделений конницы при атаке продолжают оставаться скученными» — это вынужден был признать даже отчёт КВО о Шепетовских манёврах его войск{13}. Наблюдавшему конную атаку 101-го и 102-го кавполков 26-й кавдивизии комбригу С. И. Байло вообще показалось, что «это был не 1936 год, а прямо-таки Полтавский бой, когда Пётр Первый во главе кав(алерийского. — А. С.) полка скачет на шведов»{14}.

И не только при атаке. «Вместо расчленённых порядков, — делился 14 октября на Военном совете при наркоме обороны впечатлениями от Белорусских манёвров маршал Советского Союза С. М. Будённый, — мы видим опять — густые колонны»; на Шепетовских манёврах «можно было наблюдать, как части в предвидении конного удара противника не расчленялись даже тогда, когда их бомбила и обстреливала авиация противника, боясь попасть под конный удар противника. Это, конечна, не мотивировка». Ворошилову тоже бросилось е глаза, что «конница, как правило, идёт густыми колоннами, сплошь и рядом не желает считаться и пренебрегает возможностью нападения на неё с воздуха, не обучается искусству быстрого рассредоточения для того, чтобы укрыться от авиации противника»{15}. А на манёврах под Крымской, докладывал 11 октября наркому начальник Управления боевой подготовки РККА командарм 2 ранга А. И. Седякин, я «наблюдал при движении конницы через прорыв ещё большее скучивание боевых порядков, чем на манёврах БВО (Белорусского военного округа. — А. С.) и КВО»{16}...

При той насыщенности войск огневыми средствами, которая была достигнута к середине 1930-х, движение конницы компактными массами даже на подходе к полю боя могло закончиться тем же, чем закончилось оно в ноябре 1942-го, в ходе операции «Марс», для 3-й гвардейской кавалерийской дивизии 2-го гвардейского кавалерийского корпуса Западного фронта. (Кстати, командир корпуса генерал-майор В. В. Крюков участвовал в Белорусских манёврах 1936 года, командуя 20-м кавалерийским Сальским Краснознамённым полком 4-й кавдивизии). 28 ноября, двигаясь через дефиле между деревнями Малое Кропотово и Подосиновка (южнее Зубцова), чтобы выйти в тыл 9-й армии немцев, она попала под сосредоточенный перекрёстный огонь и понесла «очень тяжёлые потери, в там числе потеряла почти всю артиллерию и целиком 10 гвардейский кавалерийский полк». 29-го та же участь постигла и 9-й гвардейский кавполк — двигавшийся в прикрытии транспортной колонны. Будучи накрыт перед теми же деревнями «сильным огнём противника всех видов оружия», он потерял «большую часть личного состава и конского состава»{17}...

Словом, расставил все точки над «i» Ворошилов, «действовать по-новому наша конница ещё не обучена и не умеет»{18}.

В то же время уже не только Лиддел Гарт, но и руководство РККА стало осознавать, что во многих случаях конницу теперь не спасёт даже отличная выучка. Призвав 14 октября 1936 года на Военном совете при наркоме обороны отрабатывать расчленение боевых порядков (ведь «вопрос о наличии громадной цели для авиации стоит в полной широте»!), командарм 1 ранга Якир и сам понимал, что это лишь полумеры: «как бы ты ни хотел, проектируется конница на местности замечательно» и «превращается в совершенно беспомощную, потому что штурмовая авиация делает всё, что ей угодно...»{19} «...Должен прямо сказать, — заявил 19 октября на том же совете Ворошилов, — у меня создаётся впечатление, что коннице в нынешних условиях войны, при современной технике врага, когда тебя огнём поливают и с земли, и с воздуха, да ещё к этому прибавляется химия, — в этих условиях коннице вести борьбу будет очень трудно. Конь — это бедное животное, довольно значительного объёма, - в современном бою попадет в очень тяжёлое положение»{20}. («Лошадь — слишком нежное животное, — замечал ветеран Великой Отечественной, бывший начальник разведки 1-го гвардейского кавалерийского корпуса полковник А. К. Кононенко, — оно гибнет даже от воздушной волны близко разорвавшейся бомбы»{21}). Сосредоточенные массы конницы, писал 11 сентября Ворошилову с Белорусских манёвров А. И. Седякин, беззащитны против авиации и танков. В письме от 14 сентября с Шепетовских манёвров он повторил: «Как и в БВО, большую тревогу внушает мне беззащитность от авиации и химии и от крупных сил танков больших кавалерийских сосредоточений». А в докладе от 11 октября о манёврах под Крымской подчеркнул, что, «вообще говоря, конница не защищена от воздушных и танковых атак», даже если она отработала и противотанковую (ПТО), и противовоздушную (ПВО) оборону{22}.

О том же говорил 13 октября на Военном совете и Тухачевский: на Белорусских манёврах конница успешно укрывалась от авиации и танков в лесах, но ведь нельзя же сидеть там всё время, надо ведь действовать и в поле. А ПТО и ПВО конницы «по материальному оснащению и по тактической разработке не достигла нужного уровня»{23}. То, что «служба ПВО не обеспечивает сохранность конницы от её главного врага - авиации», признал и отчёт КВО о Шепетовских манёврах){24}.

Седякин и Тухачевский словно предвидели то, что произошло в 1943 году, во время Смоленской операции. 6-й гвардейский кавалерийский корпус Западного фронта не удалось тогда ввести в прорыв ни под Спас-Деменском 13 августа — когда артогонь и удары авиации причинили ему большие потери, особенно в конском составе, — ни под Ельней 29 августа. Когда вечером 29-го три его кавдивизии начали вытягиваться из лесов, чтобы войти в прорыв, над ними появились около 100 немецких бомбардировщиков, «и посыпалась масса мелких бомб, покрывая пространство сплошным фейерверком огня и всплесками земли». «За какое-то мгновение, — вспоминал служивший тогда начальником оперативного отдела штаба 33-й армии И. А. Толконюк, — части кавкорпуса понесли значительные потери, особенно в конском составе. Погибло, как помнится, около 4-х тысяч лошадей и сотни кавалеристов... Трагическая картина, происшедшая у нас на глазах, выглядела потрясающе; её описать не представляется возможным»{25}.

А ещё 18 августа 1941 года, в Смоленском сражении, такое же фиаско потерпел и командир 45-й кавалерийской дивизии 19-й армии Западного фронта генерал-майор Н. М. Дрейер — помощником командира 4-й кавдивизии участвовавший в Белорусских манёврах 1936-то. «Авиация и артиллерия гитлеровцев, — вспоминал бывший командир 58-го кавполка А. Т. Стyченко, — нанесли нам большие потери ещё на подступах к линии фронта»{26}, и повторить — войдя в сделанный пехотой прорыв и двинувшись на Духовщину — бросок 1936 года в тыл «синих» Дрейеру не удалось.

Как видим, в Великую Отечественную от авиации не всегда спасали и леса. Ещё хуже приходилось в безлесной местности. Так, 25-26 ноября 1942 года, в ходе советского контрнаступления под Сталинградом, немецкие истребители-бомбардировщики, штурмовики и пикирующие бомбардировщики, обрушившись в районе станции Обливская на 8-й кавалерийский корпус Юго-Западного фронта, вывели из строя 1332 человека и 2053 лошади и сорвали захват Обливской. С 19 по 27 ноября корпус потерял до 60 процентов людского и до 70 процентов конского состава — в основном от авиации{27}. (Исследователи справедливо указывают на то, что штаб корпуса мог соблазниться идеей списать на авиацию потери, вызванные просчётами в организации наземных боев. Однако другие приводимые нами здесь факты свидетельствуют, что люфтваффе вполне способны были нанести коннице такой урон).

И, наконец напомним историю с недолгим участием в Великой Отечественной войне 6-й кавалерийской дивизии (именно её действия на Белорусских маневрах 1936 года убедили Седякена в беззащитности конных масс от авиации). Большие потери от ударов с воздуха она понесла уже 23 июня 1941 года, выдвигаясь от Ломжи на Гродно, чтобы принять участие в контрударе конно-механизированной группы Западного фронта на Гродно. А утром 25-го под Сокулкой (юго-западнее Гродно) немецкие пикировщики и штурмовики вообще рассеяли её, и она перестала существовать как соединение. Вечером 26-го та же участь постигла и дравшуюся правее 36-ю кавдивизию{28}.

Уязвимость же конницы от танков наглядно подтвердил рейд 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского казачьего корпуса Закавказского фронта на левобережье Терека в октябре-ноябре 1942 года. Вести бой с танками и мотопехотой на открытой местности, докладывал 21 октября командир корпуса генерал-лейтенант Н. Я. Кириченко, «чрезвычайно трудно, связано с большими потерями людей и материальной части и особенно конского состава. Танки противника сильно изматывают конский состав»{29}. Не всегда, похоже, спасали и леса. Вот запись в дневнике рядового 58-го пехотного полка 6-й пехотной дивизии вермахта Ф. Бельке, сделанная 31 июля 1941 года, во время Смоленского сражения: близ деревни Катково (северо-восточнее Велижа) прошли «по усеянному трупами животных лесу: сотни вздутых трупов лошадей лежали в беспорядке в лесу и распространяли смердящий гнилостный запах; результат боя кавалерии против танков» (перед этим части 50-й или 53-й кавалерийской дивизии Западного фронта столкнулись здесь с 19-й танковой дивизией немцев. - А. С.){30}.

Итак, после манёвров 1936 года у многих высших руководителей РККА — и в том числе у Ворошилова — стало оформляться мнение о принципиальной невозможности эффективного применения больших конных масс в условиях наличия у противника танков и авиации. Органический недостаток конницы — большая величина цели — в этих условиях становился для конных масс приговором. Тем более, что его не представлялось возможным даже смягчить: красная конница вот уже много лет не могла достичь прогресса в разрежении и расчленении походных и боевых по рядков (что хоть как-то уменьшило бы её уязвимость). Хотя ещё в 1931 году это научились делать даже басмачи Ибрагим-бека в Таджикистане{31}... Последней каплей для Ворошилова стали манёвры БВО, прошедшие в районе Бобруйск-Гомель 21-24 сентября 1937 года - на которых 6-й кавалерийский казачий корпус имени Сталина был вынужден укрываться от танков в лесу. И 27 ноября 1937 года, выступая на очередном Военном совете при наркоме обороны, «первый красный офицер» долго излагал идеи, которые обычно ассоциируются с уже казнённым тогда Тухачевским: «Прямо должен об этом сказать, очень больно говорить, а нужно прямо сказать; кавалерия будет играть скромную роль на нашем западном театре, архискромную, а может быть, и вспомогательную, и третьестепенную роль»; «нужно забыть о том, что кавалерия всё смела, снесла». И «когда мы говорим, что кавалерию нужно подсократить, потому что её очень много, мы делаем правильно, надо её подсократить и увеличить другие рода войск...»{32}. И уже в 1938-м в СССР началось неуклонное сокращение численности кавалерии.

Примечания
1. Исаев А. В. Антисуворов. Десять мифов Второй мировой. М. 2004. С. 150-152; Пыхалов И. Великая Оболганная война. М. 2005, С. 67-84; Смирнов А. А. О подлинном облике Г. И. Кулика как военного деятеля // Русский сборник, Исследования по истории России. Т. IV. М. 2007. С. 211, 226.
2. Подробнее см.: Смирнов А. А. Боевая выучка Красной Армии накануне репрессий 1937-1938 гг. (1935 — первая половина 1937 года). Т. 1. М. 2013. С. 16-73; Он же. Большие маневры // Родина. 2000. № 4. С. 86-93.
3. РГВА. Ф. 4, Оп. 15а. Д. 409. Л. 182.
4. Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 494.
5 Русский архив. Великая Отечественная. Т. 15 (4-1). М. 1997. С. 51, 52. Приведенный отрывок цитируется по русскому переводу немецкого описания боевых действий 4-й танковой группы вермахта с 14 октября по 5 декабря 1941 г. В тексте перевода значится, что это выдержка из боевого донесения. Однако характер документа однозначно указывает на то, что перед нами журнал боевых действий.
6. Стученко А. Т. Завидная наша судьба. М. 1968. С. 95-96.
7. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 225. Л. 6.
8. Захаров Г. Н. Я — истребитель. М. 1985. С. 24-25.
9. Красовский С. А. Жизнь в авиации. М. 1968. С. 94. В воспоминании говорится о «киевских манёврах» без указания года, но ясно, что речь идет о 1928-и. На маневрах 1935-го погибший в 1933-м Баранов присутствовать не мог, да и «эскадрилья 6оевиков» Туржанского участвовала именно в манёврах 1928 г.
10. Захаров Г. Н. Указ. соч. С. 25.
11. Казаков М. И. Над картой былых сражений. М. 1971. С. 28.
12. Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Октябрь 1936 г. Документы и материалы, М. 2009. С. 41.
13. РГВА. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 579, 585.
14. Там же. Ф. 4. Оп. 18, Д. 54. Л. 55.
15. Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Октябрь 1936 г. С. 76, 422, 423.
16. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 30.
17. Гланц Д. Крупнейшее поражение Жукова. Катастрофа краской Армии в операции «Марс» 1942 г. М. 2006. С. 503, 524-525.
18. Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Октябрь 1936 г. С. 422.
19. Там же. С. 204.
20. Там же. С. 422.
21. Свердлов Ф. Д. Ошибки Г. К. Жукова (год 1942). М. 2002. С. 135.
22. РГВА. Ф. 31983. Оп.2. Д. 213. Л. 57, 62, 30.
23. Военный совет при народном комиссаре обороне СССР. Октябрь 1936 г. С. 42.
24. РГВА, Ф. 25880. Оп. 4, Д. 80. Л. 585.
25. Толконюк И. А. Раны заживают медленно, Записки штабного офицера. М. 2004. С. 330.
26. Стученко А. Т. Указ. соч. С. 85.
27. Перов В. И., Растренин О. В. Штурмовая авиации Кратной Армии. T. I. Суровая школа. М. 2003. С. 156.
28. Егоров Д. Н. Июнь 1941. Разгром Западного Фронта. М., 2008. С. 425, 487-488, 528.
29. Цит. по: Безугольный А. Ю. Казачья кавалерия в обороне Кавказа или почему не состоялось второе рождение Конармии // Военно-исторический архив. 2001. № 7 (22). С. 128.
30. Бельме Ф. Дневник солдата. Ржев. 2002, С. 40.
31. Котельников В. Красные звёзды Туркестана. Советская авиация в борьбе с басмачеством // Авиамастер. 2006. № 5. С. 15.
32. Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 315, 117.