На протяжении всей истории у нас наблюдается повальное увлечение немецкими тактическими доктринами, немецкими книгами по тактике, а также вследствие эмоционального переноса и самими немецкими полководцами и политиками. В то же время какие-либо попытки копировать немецкие подходы в отсутствие самих немцев выглядят глупо, приводят к позорным, зачастую кроваво-позорным результатам. Похожие вещи, в несколько более слабой форме, можно наблюдать и к Западу от Сана или Рейна. Определённого успеха в этом вопросе достигли только американцы, которые, впрочем, по происхождению (или хотя бы по фамилиям) сами в значительной степени немцы. Но даже у них периодически можно наблюдать, когда офицер с восторгом повторяет (пытаясь разъяснить) какой-либо немецкий термин, а его товарищи тупят и не могут врубиться, что имеется в виду.

  Это связано с тем, что в отличие от англо-британского подхода, немецкий подход принципиально ориентируется на невозможность письменной передачи. Немцы категорически против того, чтобы записывать и даже рассказывать некоторые вещи («при пересказе смысл искажается») и научиться, по их мнению, можно только на совместных тренировках или, хотя бы, наблюдая за таковыми. Помню, как будучи ещё, пусть опытным, но всё ещё наивным мальчиком, увидел массового выброшенного на книжные развалы с распадом СССР Кохенгаузена (Кохенхаузена в современной транскрипции). Его книжка – изложение, читаемого до сих пор «Труппенфюрунга» тридцать третьего года, была, судя по всему, издана в Советском Союзе гигантским тиражом. На каждом развале с военной тематикой было по несколько экземпляров. Стоило посильно. Но каждый раз, открывая эту книгу, буквально потрясался, насколько ложное впечатление она давала. Не зная немцев, можно было сделать выводы, что советские генералы делают всё правильно, только каждый раз что-то идёт не так.

  Читая «с нуля», читатель видел в книге, которая формально ничего не искажала, совершенно иные, далёкие от реальности, акценты. И все немецкие книжки по тактике написаны так. Очевидно, это не от желания что-то скрыть, а принципиальный подход. Американские учебники в этом плане несколько лучше. Фактически в них делается попытка пересказать немецкие, но дополнив отдельные моменты разъяснениями по пунктам и короткими мнемоническим правилами. Всё же для нас, советских людей, намного ближе, английские и французские учебники, где всё разъясняется в логической последовательности, даются однозначные алгоритмы действий. Беда тут не только в том, что англичане и французы норовят свои учебные пособия секретить, а не секретные просто скрывать и не давать. Жизнь намного многообразнее того, что можно вместить в книгу, и чтобы научится правильно распознавать ситуации, в которых какой алгоритм применять, нужно много работать. Немецкие и американские книги, казалось бы, не входя в подробности, дают советы на все случаи жизни.

  При этом, когда оказываешься посредине этих «случаев» ничего вспомнить не можешь и чувствуешь себя совершенно беспомощным, понимая, что к реальности приложимы только какие-то отдельные фразы. С английскими и французскими проще – если ситуация точно совпадает с описанной в книге, достаточно следовать инструкции. Советские это те же англо-французские, просто в них игнорируются некоторые жизненно важные вещи. Поэтому даже при попадании в полностью «книжную» ситуацию можно сильно обломаться.
Попробую разъяснить, в чём сущность немецкого подхода. Заодно станет понятно, откуда берётся немецкое очарование и как с ним бороться. Как и всё в военном деле это очень просто, но требует усилий: преодоления страха перед оценкой собственных эмоций и привязанностей. Плюс проверка на практике и трезвая её оценка.

   Немцы ещё со времён споров с Антоном Генриховичем Жомини настаивают на том, что военное дело (да и управление в целом) это "искусство", а не "наука". Искусство принципиально отличается от науки, тем, что оно передаёт мысли, опираясь на эмоции. Поэтому немцы всячески против всяких ясных алгоритмов и чётко прописанных таблиц, но зато за "многа букав" – обсасывывание до самых мелких деталей. «Обсасывание» очень точное слово, передающее чувственность. Эти мельчайшие детали, которые совершенно не держаться в голове обучаемого, нужны не для того, чтобы он усвоил факты, а чтобы перенял чувства. Поговорки и "волшебные" слова, который засаживаются в голову после совместных тренировок с немцами, это общепринятый способ передать эмоции. Эти слова – для них родные, немецкие, вызывающие характерные сантименты – переживания, то есть как раз эмоции. Запись, рационализация (упорядочивание) даёт возможность внеэмоционального восприятия – то есть выбора обучаемым иных эмоций (за счёт возможности дистанцирования от неявного антуража), поэтому оне очень сильно ей противятся. Даже приказы у них предпочтительнее было записывать адьютантами (не самому!) и передавать устно через посыльных, именно с целью передачи эмоций. А у французов даже комод в ПМВ писал записки! Всё это невозможно не связать с мечтательным немецким характером и общей немецкой интровертной "мирностью" – чтобы воевать им нужно культивировать воинственные чувства. Над немецкой сентиментальностью, интровертностью всегда потешались, пока они не научились её использовать в военных целях. Сначало (франко-прусская война) не особо поверили, но в ПМВ и сиквеле – ВМВ, они всех убедили и очаровали. У французов наоборот – задача поставить льющиеся через край наружу чувства в какие-то рамки. В том числе тягу к "подойти и врезать", которая у французов может быть больше азарта выигрыша и знаменитой жадности – точно как у шотландцев и ирландцев, за что французов в девятнадцатом веке честили кельтами. Британцы на самом деле очень похожи на французов, просто чувства у них изливаются наружу в виде всяких, с обывательской точки зрения «гадостей», которые, они естественным образом, насобачились скрывать. По, крайней мере, такое впечатление на уровне взвода-роты. Поэтому у франко-британцев и централизация, а у немцев всяческое поощрение инициативы – "лучше чтобы ты хорошенько разошёлся и раздухарился, если в деталях ошибся, не так важно", "стесняться не надо".

   Отсюда и особенность немецкого поведения под огнём, удивляющая даже американцев. В отличие от других, условно говоря, европейцев, немцы учат не молчать под огнём, а разговаривать. У других, принято только в одном специальном случае кричать «ура» (или заменяющее его слово), и то это выходит из моды. Потому как современному солдату с его слабыми нервишками этот случай выделить трудно, начинают кричать к месту и не к месту, перемежают матюками и иными выражениями переживаний, в результате теряют и так дефицитное в опасности соображение. Немцы наоборот заранее готовятся осмысленно разговаривать во время шума, ужаса и беспорядка боя. Поэтому в бою они оказываются, уже с заготовками правильных чувств и, что, наверное, даже важнее, у них уже есть чем занять рот – вместо выплёскивания переживаний, они худо-бедно общаются по делу. Сходным способом немцы воздействуют на чересчур рациональных, ищущих во всём логику обучаемых. Заставляют вести бесконечные, подробные конспекты, «забалтывают до полного обалдения» пока обучаемый не утратит вообще всякую логическую нить, критическое восприятие и не начнёт брать засаживаемые чувства прямо в голову. Отрицательный результат обучения в таком случае довольно не редок – многие сильные, рационально мыслящие личности не хотят становится немцами по чувству или даже только любить всё немецкое (а без этого чувства не усваиваются).

  Разоблачение немецкой магии планирую сделать обычным способом. Разобрать логический смысл тех поговорок и слов, которые, насколько мне известно, считаются стержневыми для немецкого подхода. Характерно, что до самого недавнего времени, немцы эти слова всячески противились записывать. При том, что они широко употреблялись, и разносились по миру восторженными американцами, в Уставах их не было. Список ниже далеко не полный, это только то, что отпечаталось у меня. В то же время, любой подготовленный боец, не боящийся обдумывать происходящее на поле боя, в том числе и с ним самим, сможет при помощи них дополнить имеющуюся у него картину и понять секреты былых немецких тактических «чудес».

Начнём с поговорок.

1. «Воевать значит нападать, нападать значит двигать вперёд огни». Пассивного бьют. Потому как он не ищет постоянно цели, он не знает, откуда прилетит в следующий раз. Если на противника всё время нападать, то он будет занят отражением атак и у него не будет времени придумать, что нам сделать. «Двигать вперёд огни» это вечная идея (обоснованная математически в семидесятые годы, в том числе и в советском Генштабе), что надо делать упор на самое точное оружие. За счёт могущества боеприпаса можно повысить эффективность оружия в разы, а за счёт точности в десятки раз. «Штык молодец» (был) потому, что он точнее тогдашней пули. Средний современный солдат, который дрожащей ручкой штыком никуда не попадёт, должен надеяться на пулю, которая намного точнее решит вопрос на большем расстоянии (на котором он не успеет испугаться). Другое выражение той же идеи в слове «хаупткампфентфернунг».

2. «Главная дистанция применения» оружия – на которой лучше всего поражаются цели в конкретных условиях конкретного текущего конфликта. Она может колебаться в зависимости от обученности войск и желания воевать. «Хаупткампфентфернунг» для автомата 150-200 м (для АКМ 100-150 м), следовательно командир рассчитывает применять автоматчиков на этом расстоянии и двигает их соответствующем образом. Единый пулемёт с сошек уверенно посылает очередь из восьми-девяти (если с трассерами через два, то из пяти-шести) на 400-500 м, соответственным образом это влияет на боевой порядок.
«Ведут, находясь впереди». Обычно народ задаёт уточняющий вопрос, записывает, что командир, руководящий операцией, должен находится в подразделении, выполняющим наиболее важную в данный момент задачу (на две ступени ниже). И очень удивляется, когда его начинают гонять по этой теме особенно пристрастно. Дело не в том, что надо заучить, что место командира (как и артиллерии) отдельно действующей части или подразделения, например, авангарда не в голове колонны, как мы привыкли, а в центре («враги же, могут с любой стороны напасть»). Как раз заучить шаблонное решение не является ответом на отлично. Хотя из-за того, что в результате немецкого обучения все приучаются одинаково чувствовать, действия тоже получаются похожими. Надо понять, что командир должен постоянно разделять чувства и переживания солдат. В первую очередь, чувство опасности, чувство голода, чувство усталости. Командир фактически пропускает через себя все переживания и уже отдаёт их подчинённым в готовом виде. Если он боится, они тоже будут бояться, если, наоборот, от опасности впадает в азарт, они также будут впадать в азарт. По этой же причине, у немцев чтобы стать унтером, надо обязательно послужить солдатом, а чтобы стать офицером – и солдатом, и унтером. При этом нет панибратства – подчинённым чувства передаются лучше, когда они чувствуют дистанцию между собой и командиром, ощущают, что он как бы снисходит к ним, с высоты своих заслуг. Стать унтером или офицером это в понимании немцев должна быть именно заслуга. Заслуживают, прокладывая дорогу впереди, а не обучаясь в тылу. То же самое, инструктор, преподаватель – всё, что он говорит должно выполняться тотально, полностью обдумываться, не оставаться ни одного умолченного вопроса. Он заслужил это своим опытом. Не только (или не столько) заучить, как он показывает внешние приёмы, а душу его вынуть и перенять себе. Точное копирование движений не само по себе, а чтобы через копирование движений скопировать душу.

3. «Нет движения без прикрытия». Это выражается и более коротко в объяснении боевого порядка словом «кетте» – «цепь». «Цепь» это не порядок в виде линии. «Шютценрудель» или «кайль» (соответственно «стайка» пехоты или «клин» бронетехники) тоже можно называть цепью. «Цепь» это идея непрерывной взаимной поддержки. Все постоянно смотрят на соседей, проверяют, как можно помочь. В обороне тяжёлое оружие пристреливается не только по ориентирам, но и по досягаемым позициям других расчётов. У других это тоже так, но здесь нужно именно прочувствовать идею «скованности», что подразделение существует, пока его личный состав думает друг о друге. Осознание того, что твоему товарищу придётся стрелять близко, так чтобы не дать тебя забросать гранатами или забрать в плен, лучше, чем любые проявления «камерадшафта» в быту скрепляет подразделение. Это подводит к основе всей системы – доверию, о котором ещё придётся сказать отдельно.

4. «Двигайся, как вода идёт». Это относится не только к тому, что надо применяться к местности и избегать рисоваться на возвышенностях или на фоне неба. Это также и то, что надо избегать сильных мест (там, откуда тебя ждут) и бить по слабым (там, откуда тебя не ждут). «Вода дырочку найдёт». Или, если угодно немецкой романтики, то волк, который на предельной скорости проскакивает мимо жертвы, а потом разворачивается, чтобы прыгнуть с 300 угла на спину. Из этого тяга к двусторонним охватам, к тому, что охват или просачивание не может делаться одной колонной (кто-то должен прикрывать фланг). Из этого, также как и из «нет движения без прикрытия» вырастают веерообразные развёртывания после прорывов вражеского боевого порядка. «Ауфроллен» – слово, которым обозначают открывание раздвижных дверей, в тактическом значении является совершенно непонятным для не-немцев. Чтобы его объяснить, например, американцам (хотя возможно и современным немцам тоже) можно говорить часами. На самом деле, достаточно понять, что безопаснее не жаться к друг другу, а растекаться по местности, и что охрана фланга лучше делается не попыткой отследить все подходы к полосе, по которой выдвигается охраняемое подразделение, а путём создания угрозы для фланга и тыла тех, кто может попытаться зайти во фланг и тыл охраняемому подразделению. Это и есть «ауфроллен». «Как вода» это ещё и «аусденунг» – «рассредоточение». Тоже магическое слово, засевшее в голове, потому, что долго не мог в него врубиться. На самом деле оно подразумевает, что подразделения (начиная от пар-троек-расчётов и выше), чтобы лучше прикрывать друг друга должны рассредоточиваться по местности, чтобы всякий, кто попытается напасть на часть боевого порядка, оказывался под угрозой с как можно большего числа углов (а лучше ракурсов). Поэтому боевой порядок чаще имеет бОльшую глубину, чем ширину по фронту (угроза с фланга опасней). Конечно, причиной рассредоточения является и угроза сверху (закрытые огневые позиции и авиация), но эта причина рассредоточения и так понятна. Уяснив это, уже не удивляешься, что идеальный взводный «брайткайль» – «широкий клин» (по-нашему «углом назад») у педантичных немцев, вовсе не выглядит, как три идеальные клина-шютценруделя отделений построенные в виде латинской буквы «V» с управлением взвода в середине, одним отделением сзади и двумя впереди, или тем более в форме «трилистника». На деле будет верно только – управление в середине. И то очень условно. Главное – взаимное прикрытие и готовность охватить сразу двумя отделениями противника с любой стороны подразделения. Важна и возможность обойти третьим отделением или ударить им между двумя уже задействованными. Только это и имеется в виду во фразе «брайткайль – лучший боевой порядок». На местности идеальный немецкий «угол назад»/«трилистник» может выглядеть самым неожиданным образом. «Формы боевых порядков учат только для того, чтобы усвоить на местности взаимные дистанции между подразделениями и безопасные дистанции применения оружия при поддержке и прикрытии».

5. «Охотничий дух». Через эту фразу (по-немецки одно слово) от поговорок, переходим к отдельным волшебным словам. Обучая тактике, нужно научить не приёмам на все случаи жизни (это очевидно невозможно) и не групповому применению оружия во всех мыслимых ситуациях (это менее очевидно, но подумав, можно понять, что в предсказать состав группы, в которой будут обучаемые во всех случаях жизни тоже невозможно). Нужно научить «охотничьему настроению», которое подчинит все действия обучаемых одной цели – уничтожению противника и само подскажет оптимальные решения во всех жизненных ситуациях. Конкретным приёмам тактики и обращения с оружием учат только для того, чтобы дать это настроение почувствовать. Как удачливые любители охоты говорят «я же могу попасть в любую дичь, которую вижу». Хорошую иллюстрацию даёт и американская поговорка «когда в руках молоток, то всё кажется гвоздём». Тактика обученного подразделения должна стать таким молотком. Тактико-огневые занятия с неожиданными вводными и физическими испытаниями и лишениями не для того, чтобы заучить конкретные приёмы, а чтобы научиться сохранять «охотничье настроение» в условиях неожиданностей и внешних ограничений. Неожиданности будут всегда и они всегда будут непредсказуемы, потому, что они называются неожиданностями. «Охотничий дух», «охотничье настроение» это чувство, которое похоже на чувство, охватывающее подростка попробовавшего женщину и ищущего подходы к новой подруге. Он боится, что его как-то отошьют, но желание «попробовать ещё» преодолевает страх. Он не знает как, но знает, что своего добъётся. Или более страшный пример, в более немецком духе, чувство родителя потерявшего ребёнка в лесу – и кропотливо осматривающего каждый куст вопреки опасностям и переживаниям. Ребёнка НАДО найти и все чувства подчиняются этому. Непосредственно азарт охоты, конечно, тоже передаёт ощущение «охотничьего духа» которое нужно выработать у обучаемых, но мало кто имеет реальное представление об охоте на животных, способных одновременно охотиться на охотника. А война это именно такая охота.

6. «Ауфтрагстактик». В современном бундесовском уставе написано, что «ауфтрагстактик» основанна на доверии, и рядом ещё куча слов ничуть не облегчающих понимания этого волшебного термина. В старых уставах это слово не употреблялось, но дотошные американцы проинтервьюировав тысячи немецких офицеров это слово подцепили и попугаят его к месту и не к месту. В результате немцам стало неудобно не иметь его в боевом уставе сухопутных войск, и оно там появилось. Если задавать конкретные вопросы, то можно узнать, что на практике «ауфтрагстактик» выглядит следующим образом: «ауфтраг» приказ (распоряжение) должен содержать только указание, чего надо добиться в результате и чёткие границы чего делать категорически нельзя. Эти два параметра связываются вместе через понятие «шверпункта», но об этом чуть позже, отдельно. Детализация всего этого не должна превышать двух ступеней командования ниже отдающей приказ инстанции. То есть вроде как ротный говорит только о взводах и отделениях (лучше обращаясь прямо к их командирам). Что конкретно делать звеньям, расчётам и отдельным бойцам он принципиально не определяет. При этом средняя инстанция (в нашем примере – командир взвода), должна минимально вмешиваться в работу своих непосредственных подчинённых, а только следить за тем, чтобы они правильно выполняли приказ и помогать им в этом. Имея даже самое общее представление о том, как влияют на интеллект и память личного состава близкие разрывы гаубичных снарядов и ракет, без всякого сомнения, поймёшь, что описанное просто невозможно представить без «доверия». Точнее даже без ДОВЕРИЯ. Что это за доверие и как оно формируется? На этот вопрос немцы включают такой поток слов про слаживание частей и подразделений (сейчас бригады, в былые времена дивизии), которое как бы и не слаживание (можно назвать слаживанием готовность подразделений выполнять несвойственные им функции в неожиданном и неполном составе?), а нечто другое, что ничего понять совершенно невозможно. Постоянно звучащее слово «интерфюрунг» – «внутренние управление», «самоуправление психикой» формально вообще к слаживанию отношения не имеет, а является типа этическим понятием. Оно, однако, в основе этого доверия. Если предельно кратко, то «интерфюрунг» это необходимость уяснить, что удар с фланга и тыла (вообще любой, которого не видишь) опаснее, чем тот который направлен с фронта. На затылке глаз нет. А даже если и есть, они всего не видят, так как внимание поглощено фронтом. Поэтому нужно полагаться на своих товарищей, которые заметят и прикроют. Твои товарищи это все в твоём соединении – кто из них будет рядом с тобой заранее предсказать невозможно (опасности разные бывают). Но это точно будет кто-то из них. Для того, чтобы ты мог полагаться на своих товарищей, ты должен также внимательно смотреть за ними, как хочешь чтобы они внимательно смотрели за тобой. Проверить их ты не можешь, поэтому ты должен это делать, не рассчитывая на проверку. Только ты сам можешь заставить себя смотреть за своими товарищами. При чём, ты должен считать это более важным, чем смотреть за собой – самую главную свою опасность ты всё равно не сможешь увидеть, это может сделать только твой товарищ. Без «интерфюрунга» нельзя въехать и в понятие «шверпункта». «Шверпункт» обуславливается результатом который командир хочет получить вследствие выполнения ауфтрага (приказа,
распоряжения).

7.«Шверпункт» – «центр масс», это не только точка, отрезок, объект на местности от захвата (удержания) которого зависит выполнение задачи.  «Метрика по которой можно понять, что задача выполнена». Это ещё и подразделение и лично командир, который это осуществляет. Соответственно, если ротный назначает «шверпунктом» первое отделение второго взвода, все должны в первую очередь думать, как помочь командиру первого отделения второго взвода, а потом уже о собственной безопасности. Точнее обеспечение собственной безопасности должно осуществляться в интересах помощи командиру первого отделения второго взвода. «Шверпункт» в ходе действий может меняться, а результат, который хочет получить командир, меняться не может (пока не будет отменён или заменён «ауфтраг»). Из сказанного понятно, что «шверпунктов» может быть и больше одного одновременно. Кроме того, нельзя не сказать, что как бы формально командир пехотного подразделения не отдавал приказания, он всё равно представляет ситуацию в виде действий пар, троек и отдельных расчётов. Иначе просто невозможно. Можно также отметить, что словом «ауфтраг» называется только содержание приказа (распоряжения) при чём именно только описанного типа. Сам документ, если он отдаётся письменно, или аудиозапись приказа называются другим словом. По крайней мере, так было раньше – до девяностых годов.

8. «Кессельшлахт». «Котлосражение», «котлобой», слово, раньше употреблявшееся в одной компании с «Каннами» и «клещами». Из-за того, что «Канны» и особенно «клещи» стали понимать превратно, вся эта группа слов превратилась в совершенную магию, непонятную без учений и многолетнего изучения. Значение на самом деле вполне познаваемое. Суть в том, что подразумевается одновременное применение нескольких правил:
- слабые подразделения (части боевого порядка) должны уступать противнику и заводить его в район удобный для поражения основными силами, одновременно они выступают как направляющие, ориентир, ось, для всех, более сложно маневрирующих остальных,
- основные силы должны нанести удар с наименее ожидаемого направления (направлений),
- не надо гнаться за скоростью или одновременностью ударов как самоцелью, главное чтобы противник был занят и не успевал реагировать,
- средства поражения противника должны быть максимально разнообразными (чтобы упредить его способы приспособиться к чему-либо одному).

Там есть ещё, но на вскидку логическому расчленению легче всего поддаются эти. Много слов, но достаточно понятных на эту тему написано немецкими военными историками непосредственно по теме сражения при Каннах. Начиная с Дельбрюка и Шлиффена. На местности всё это вовсе необязательно должно принимать вид «клещей», понимаемых как двусторонний охват. Тем более, что и собственно клещами могли называть, и даже предпочитали называть, сочетание ударов по флангу и тылу. То есть, грубо говоря, охвата и глубокого охвата. Для большей ясности, скажу, что перечисленные принципы должны соблюдаться подразделениями (частями) вне зависимости от того ведут ли они бой на окружение или находятся в окружении сами. Окружение здесь не является самоцелью.

Глубина всех этих вклинений, охватов и обходов – размеры «котлов» регулируются исключительно рассредоточением и прикрытием. Грубо говоря, части боевого порядка могут удаляться друг от друга не дальше расстояния на котором они могут влиять на действия противника в отношении друг друга огнём или манёвром. Разумеется, что огонь и манёвр должны обеспечиваться тылом. Тыл, работающий непосредственно под огнём, это минимальный уровень готовности подразделения участвовать в бою. Из того, что всё мной рассказанное у них усваивается не по каналу логических объяснений (как у французов), а на уровне «делай так», «повторяй, получится» (по каналу эмоций) вырастает пресловутый «немецкий авантюризм». Пока хотя бы одно орудие достаёт до маршрута обходящего отряда немец чувствует, что всё в порядке. Разубедить его может только непосредственно пережитое поражение. Поэтому, например, в начале ВМВ они, говорят, высылали авангарды усиленные единичными противотанковыми орудиями и парами гаубиц. Пока практически не убедились в опасности таких действий. Но без практики до них не доходило – «художник так не чувствует», «оружие разное, снарядов много – всё правильно».

9. «Денкшрифт». «Записка-размышление» – этого слова или не знал или не помнил. Но оно мне кажется очень иллюстрирующим весь предыдущий рассказ. Чтобы обмениваться чувствами в определённом формате, надо постоянно общаться. Чтобы думать на определённую тему определённым порядком, надо постоянно и тему порядок повторять. У немцев для этого был прекрасный обычай, который позволял вывести их привычку собираться и галдеть по каждому вопросу на более высокий организационный уровень. Каждый офицер (а думаю, что и унтер и даже солдат) мог написать «записку-размышление» по абсолютно любому вопросу затрагивающему службу. При этом все равные ему по должности, а также на две ступени ниже и две ступени выше, обязаны по обычаю эту записку прочитать. Единственным требованием к этой записке было наличие в ней какой-либо идеи и её обоснования. При чём обоснование может быть чисто немецким – много деталей, примеров или вариантов. Каждый записку прочитавший должен высказать или минимум показать своё мнение. Естественно, если записка дельная или кажется умной, её распространяют существенно шире исходного круга. Она может попасть в архив или в дело заинтересованной организации. В результате обсуждений переработаться в книгу и тому подобное. Нам здесь, однако, интересно не это, а то, что таким образом в масштабе штатных единиц воспроизводится тоже самое указание немецкого унтера обучаемому отделению «Разговаривайте! Подсказывайте куда попал!» и очевидно с той же целью.