Поскольку появились первые подбитые танки, началась и наша работа. Ждать, пока утихнет бой либо передвинется в глубину, мы, разумеется, не имели права. Каждый из нас понимал свою задачу. Общая же организация технического и медицинского обеспечения танкистов была спланирована заранее и заключалась в следующем. Пункты наблюдения, технической и медицинской помощи, созданные из подразделений обеспечения, во главе с офицером (заместитель командира роты, батальона, полка по технической части) на тягачах или без них подходят к поврежденным танкам, невзирая на огонь противника, выполняют свои задачи.
Намеченный пункт сбора поврежденных машин, который было поручено организовать мне на этом направлении, по существу, представлял собой только что оставленное поле боя. Технические средства частей шли вслед за наступавшими и осуществляли главным образом текущий ремонт, не требующий много времени. А мои ремонтные силы и средства — три ремонтные летучки и два тягача — должны были подбирать на поле боя танки, нуждающиеся в более серьезном ремонте.
Уже беглый осмотр показал, что на небольшой площади — 500 м шириной и на глубину до 1000 м — остановились 15 танков, из которых 12 требуют среднего ремонта ходовой части и двигателей, так как были подорваны на больших минных фугасах. Три танка, по существу, нуждались в заводском ремонте. С таким объемом работы [197] нам, конечно, было не справиться. Поэтому я вызвал ремонтную базу фронта, которая была развернута в 10 км от поля боя, а сам со своими ремонтными летучками-тягачами начал двигаться вперед. Километров через пять встретились с эвакуаторами 152-й танковой бригады. Они понесли большие потери в ремонтниках и попросили помощи. Разобравшись в обстановке, понял, что здесь можно развернуться нашим средствам, так как поврежденных танков было немало. Одновременно я послал связного на ремонтную базу за подкреплением.
К вечеру работы развернулись полным ходом. К нам подъехал инженер-полковник Д. П. Карев. Он внимательно выслушал меня, познакомился с объемом ремонта и предложил обойтись имеющимися ремонтными средствами, так как, по его словам, на других направлениях потери были не меньше, хотя на всех направлениях наступление в основном развивается успешно. Всего введено в бой три подвижные танковые группы: ПГ № 1-152 тбр, 26 тп; ПГ № 2-1 тбр, 27 тп; ПГ № 3-30 тбр, 252 сап, 94 иптап.
Поврежденные танки продолжали поступать. Экипажи рассказывали о том, что боевые действия на всех участках носят исключительно упорный характер. В районах Манила и Хиреля было отбито шесть контратак противника, восемь — у опорного пункта Яппиля. И все же успех обозначился везде, а на отдельных участках войска продвинулись на 10-15 км.
На темпе наступления сказывалась местность. Путь танкам преграждали огромные валуны, надолбы, сосны, обойти которые было почти невозможно, да и обходы были заминированы. Впереди идущие наверняка знали, что если их танк не подобьют, так он подорвется, но тем самым проложит путь товарищу. Танковые подразделения в большинстве случаев шли колоннами, на значительном удалении друг от друга.
Это значительно усложняло работу нашей службы. Приходилось организовывать наблюдение чуть ли не за каждым танком в отдельности. Людей для этого, конечно, не хватало. О местах, где находились поврежденные танки, мы узнавали самыми различными способами: от раненых, членов экипажей поврежденных танков, медицинских работников. На наших пунктах наблюдения никого не оставалось: чтобы увидеть танки, надо идти вперед. [198]
Находясь на наблюдательном пункте 1-го батальона 220-й танковой бригады, я и сам убедился, что отсюда ничего не увидишь. Вместе с капитаном И. Д. Строгановым и его двумя эвакуаторами сержантами Громовым и Клименко мы пошли по танковому маршруту 2-й роты. Метров через 800 встретили поврежденный танк. На нем работал заместитель командира роты старший техник-лейтенант П. И. Дронов. От экипажа остался только радист. Механик-водитель и командир танка были тяжело ранены, лежали здесь же. Ротный санитар, сделав перевязку, пошел искать батальонный медпункт.
А бой продолжался. Мимо нас, обходя поврежденный танк, двигались вторые эшелоны. Им навстречу шли раненые. По этому единственному колонному пути пока нельзя было эвакуировать танки.
«Что же делать?» — задумался я, возвращаясь на свой пункт сбора поврежденных машин. По дороге мне встретился офицер из нашего отдела Лукин. Он передал, что всех офицеров отдела собирает генерал Шестаков.
Оказывается, генерал В. И. Баранов, побывав на переднем крае и увидев сложившуюся обстановку, приказал Шестакову перераспределить ремонтно-эвакуационные средства по направлениям и максимально приблизить их к боевым частям. Поэтому Шестаков, заслушав наши краткие доклады, приказал двигаться со своими ремонтно-эвакуационными средствами непосредственно за частями, не эвакуировать поврежденные танки, а ремонтировать их там, где они находятся. Это в корне меняло обычную организацию эвакуации и ремонта, которая применялась нами на других участках фронта. И применительно к данной местности это решение было единственно правильным. Созданные подвижные ремонтно-эвакуационные группы (отряды) работали по направлениям (непосредственно в танковых частях).

…в этот момент эфир превратился в котел человеческих эмоций, на радиоволнах начало твориться что-то невообразимое. На фоне обычного потрескивания помех в наушники неслись десятки команд и приказов, а также все, что думали сотни русских мужиков из разных концов о «гансах», «фрицах», фашистах, Гитлере и прочей сволочи. Эфир был настолько переполнен ядреным русским матом, что, казалось, вся эта ненависть может в какой-то момент материализоваться и вместе со снарядами ударить по врагу. Под горячую руку танкисты вспоминали и собственное начальство, которое завело их в это пекло.