«Помню, как однажды после удачно отбитой атаки турок, я страшно усталый едва дотащился к своему ложементу; дойдя до него, а хотел лечь, чтобы отдохнуть немного, но прежде, чем это сделать, мне пришлось прикладом своего ружья отпихнуть в сторону несколько разложившихся трупов, лежавших вблизи ложемента, а головы двух недавно убитых прикрыть сухарными сумками, чтобы не видеть перед собой их страшные посинелые лица с открытыми глазами. Недолго мне пришлось отдохнуть, лежащий рядом со мной солдатик Назаров разбудил меня, сунул в мою руку пачку патронов и закричал :
- Вставайте, вставайте, барин! Когда уж тут спать, смотрите, какая силища их прет на нас. Мало, знать, им досталось, хотят попытать еще. Я высунул свою голову из ложемента и вижу, как турки подсаживают один другого на скалы и спускаются в нашу лощину. Некоторые из наших солдат стали в них стрелять, а наш взвод условился ждать, пока турки не подойдут ближе.

Как только турки подбежали к нам шагов на сорок, не больше, мы встретили их убийственным залпом и, не давая им времени опомниться, бросились на них в штыки! В это время на помощь к нам подбежали легкораненые солдаты, и в каких-нибудь десять минут мы торжественно возвращались к своему ложементу, отбив в тот день четвертую атаку. После этой атаки человек десять солдат остались в лощине подбирать раненых и сбрасывать в овраг убитых турок, а я с остальными пошел к своему ложементу.
-Ну, теперь слава Богу, - говорю я рядовому Назарычу. - Теперь можно и на боковую, уж вряд ли пойдут опять, смотри-ка, уже скоро и ночь.
Нужно вам сказать, что спать нам приходилось по очереди, и то не больше часу. Бывали, например, такие случаи, что ложившийся спать, больше не просыпался, потому что на Шипке не было уголка, где можно бы было уберечь себя от смерти. И мы с этим положением так свыклись, что вместо слов: «спокойной ночи», говорили друг другу: «дай Бог живым проснуться». Зарядив свое ружье для предосторожности, я на четвереньках пополз к одному из трупов, лицо которого не задолго перед этим прикрыл сухарной сумкой , и как делали это многие, я выбрал его для своей подушки, тем более, что солдатик этот (фамилия его была Лейкин) убит был перед вечером и не успел еще разложиться.
Устроиться мне пришлось очень удобно: я перекинул солдатскую шинель поперёк трупа и, не долго думая, лег. Выстрелы все реже и реже раздавались с обоих сторон, только эти несносные гранаты не переставали носиться по воздуху и немало нас беспокоили, когда некоторые из них разрывались над нашими головами. Уже ночь спускалась на несчастную Шипку. Ни с той, ни с другой стороны не было слышно выстрелов.
Ужасный запах разлагающихся трупов был невыносим, особенно вечером, при незначительном ветре; вся одежда пропитывалась им насквозь, имеющая и без того уже свой аромат от пота, грязи и порохового дыма.
В желудке убитого, на котором лежала моя голова, слышались по временам глyxиe переливы, и мне даже казалось, что живот его то приподнимался, то опускался. Ну, думаю себе, и у этого животик скоро вспухнет! Хотя эта мелочь меня нисколько не беспокоила и я заснул богатырским сном! Сколько я спал—не помню, но проснуться мне пришлось преждевременно. Представьте себе, я чувствую, что чьи-то пальцы царапают мои губы; открываю глаза и вижу, что на лице моем что-то черное, мало того, как будто спихивает мою голову с удобного места, какое я занял.
— Что за чудеса,— думаю себе.— Если 6ы это был Назарыч, желая разбудить меня, чтобы я сменил его и уступил свое место, то зачем же он так бесцеремонно поступает. Да, наконец, Назарыч и не позволил 6ы себе это сделать. Уж не турок ли подкрался и отыскивает впотьмах мое горло, чтобы перерезать его? Но и это предположение не оправдывалось уже тем, что турок делал 6ы это осторожнее.
Однако, как мне не хотелось спать, а я вынужден был поднять свою голову и посмотреть, что сей сон значит? Но, к удивлению моему, я ничего не заметил. - Неужели это кошмар? Да, конечно, так, а то чтобы еще могло быть? И я, убедясь, что никакой опасности нет, повернулся на другой бок и уснул. Но представьте себе, опять! опять та же история! И в этот раз, эта злосчастная рука, чувствую, как тянет мое левое ухо. - Фу ты, пропасть какая! Да что же это, в самом деле?
Тогда я опять приподнялся на локти и стал осматриваться кругом, желая отыскать причины. И вообразите себе мой невообразимый ужас! Вижу я, что эта рука ничья иная, как того же покойника, на котором я лежу! На лице его не было уже сухарной сумки и я, вглядываясь в его лицо, вижу своими глазами, как он начинает чавкать своим ртом, вытаращил белки своих глаз и упорно смотрит на меня. Я так и замер на месте! Пробую двинуться, но не могу: ни руки, ни ноги не повинуются мне, а он все продолжает смотреть на меня и чавкает своим ртом. Наконец, я собрал все свои силы и быстро отскочил от него, закричав во все горло.
Криком своим я такой наделал переполох, что и сам не был этому рад. Ко мне сбежались солдаты, став расспрашивать меня, в чем дело, но я никак не мог прийти в себя и болтал им какой-то вздор. Успокоившись немного, я рассказал им, в чем дело.
- Ну, барин, - обратился ко мне взводный унтер-офицер. -Это, брат, не к добру, теперь, почитай что, ты уже не жилец на белом свете. Это он, значит, звал тебя к себе, уж поверь что так. Надысь, юнкера-то нашего убитый Фролка-та вот, которого на батарее-то убило третьеводни, - лежит он и давай этого юнкера пальцем к себе манить, и что 6ы вы думали, братцы мои, не прошло в пяти минуть, как его сердечного ухлопали! Вот ты и поди! Даром, что мертвое тело; вот что значит без отпевания-то! Нет, барин, уж прямо тебе скажу, переодевай-ка лучше с вечера чистое белье, уж чему быть, тому не миновать, да уж поверь, что так!
После подобного разговора решено было труп Лейкина оттащить к оврагу. Трое солдат подошли к нему, взяли за ноги и только успели перетащить каких-нибудь шагов пять, как руки покойника приподнялись и он громко застонал. Солдаты, тащившие его, с диким криком разбежалась в разные стороны, а один из них чуть-чуть со страху не полетел в пропасть. Тут уж не было никакого сомнения, что Лейкин был жив. Я сию же минуту подбежал к нему и спросил :
- Лейкин, что с тобою?
На мой вопрос несчастный чуть слышно прошептал своими пересохшими губами:
- Воды, мне жарко.
Сейчас, конечно, принесли фляжку, влили ему в рот воды, сняли всю амуницию и бережно перенесли его на перевязочный пункт, где доктор Бонев сделал ему перевязку груди и в эту же ночь он был отправлен в город Габрово, где был лазарет.

В 1886 году, еду я как-то в Москве по Арбату и слышу сзади себя голос: - Здравия желаю, ваше благородие! Оборачиваюсь, и узнаю в форме городового милого Лейкина. Ну, конечно, под впечатлением неожиданной встречи, всех спросов в расспросов, я душевно был рад встретить его живым и вспомнил, конечно, о моем сладком сне на его желудке, накануне рокового дня 11 августа 1877 года, в день моего ранения на Шипке, но все же предсказание взводного не сбылось и я остался жильцом на 6елом свете!
Поручик запаса Е. А. Юрьев.»