И для затравки. Статью читали?

СМИРНОВ А. Большие маневры //Родина.-№4.-2000

Андрей СМИРНОВ, кандидат исторических наук
Большие маневры
Вот уже сорок лет в нашей историографии господствует тезис о репрессиях 1937-1938 годов как об одной из главных причин поражений Красной армии в 1941-м. При этом считается, что репрессированные в 37-м командиры не только владели передовым оперативным и тактическим искусством, но и умели хорошо готовить войска. Большие маневры 1935-1936 годов, пишет, например, в своей последней pаботе известный военный историк В. А. Анфилов, "показали высокую боевую мощь Красной армии, хорошую выучку красноармейцев и навыки командного состава"(1).
* * *
Проверим тезис о высокой боевой выучке РККА, проанализировав действия ее войск на осенних маневрах 1936 года в Белорусском (БВО) и Киевском (KBО) военных округах. Эти округа являли собой наиболее мощные группировки Красной армии. Они первыми должны были вступить в бой с германским вермахтом. Наконец, возглавляли их командармы 1 ранга И. П. Уборевич и И. Э. Якир, считающиеся едва ли не самыми талантливыми из военачальников, пострадавших от репрессий.
Замысел Полесских (конец августа 1936-го) и Шепетовских (сентябрь) маневров КВО, больших маневров БВО (сентябрь) и больших тактических учений под Полоцком (начало октября) соответствовал идее передовой по тем временам теории глубокой операции и глубокого боя: добиться решительного успеха за счет массированного применения техники и взаимодействия всех родов войск - пехоты, кавалерии, артиллерии, танков, авиации и воздушного десанта. Все маневры и бои, вытекавшие из замысла учений, войска осуществили и разыграли. Однако какова была бы эффективность их действий, окажись на месте условного противника реальный, германский? Рассмотрим вначале действия танковых соединений - главной ударной силы сухопутных войск РККА.
Эскадрильи легких бомбардировщиков и штурмовиков Р-5, СCC и Р-Зет, которые должны были расчистить путь наступающим танкам, сделать этого, по существу, не смогли. Их взаимодействие с механизированными бригадами и полками "не удавалось" (БВО), "терялось совершенно или осуществлялось эпизодически" (КВО): подводила организация связи между авиационными и танковыми штабами. В КВО хромало и взаимодействие танков с артиллерией(2). А ведь именно отсутствие авиационной и артиллерийской поддержки послужило одной из причин неудачи контрударов наших мехкорпусов в июне 41-го. Так, 28-я танковая дивизия, наступая 25 июня I941 года западнее Шяуляя, потеряла от огня немецкой артиллерии до 3/4 своих танков.
Танкисты Якира и Уборевича наступали вслепую - разведка у них была плохо организована, не проявляла активности и (по оценке наблюдавшего за маневрами начальника Управления боевой подготовки (УБП) РККА командарма 2 ранга А. И. Седякина) "была недееспособна"(3). В результате Т-26 из 15-й и 17-й мехбригад КВО неоднократно наносили удар "по пустому месту". БТ-5 и БТ-7 из 5-й и 21-й мехбригад БВО не смогли обнаружить засады (а действия из засад были излюбленным приемом немецких танкистов). Т-28 из 1-й танковой бригады БВО "внезапно" (!) очутились перед полосой танковых ловушек и надолбов и вынуждены были резко отвернуть в сторону - на еще не разведанный участок местности, где и застряли: "В действительности, - заключил комбриг В. Ф. Герасимов из УБП, - они были бы уничтожены"(4). На войне так и случалось. Так, части 8-го мехкорпуса, атакуя 26 июня 1941 года под Бродами без предварительной разведки местности и расположения противника, уткнулись в болота, нарвались на позиции противотанковой артиллерии и задачу выполнить не смогли.
Вслепую танки действовали и непосредственно в "бою" - тут уже сказалась слабая выучка танкистов, не умевших ориентироваться и вести наблюдение из танка. А недостаточная подготовка механиков-водителей приводила к тому, что боевые порядки атакующих танковых частей "быстро расстраивались"(5). В этом, впрочем, были виноваты и командиры взводов, рот и батальонов, не освоившие навыков радиосвязи и поэтому не умевшие наладить управление своими подразделениями. По этой же причине батальоны 15-й мехбригады на Шепетовских маневрах постоянно запаздывали с выполнением приказа на атаку, вступали в бой разрозненно. Несогласованность действий рот и батальонов была характерна и для других танковых соединений. Разрозненно атакуя под Прохоровкой 12 июля 1943 года, они были практически уничтожены танкистами СС...
Но еще большие потери в реальном бою с немцами понесла бы пехота Якира и Уборевича. Во-первых, она "всюду" шла в атаку на пулеметы "противника" не редкими цепями, а густыми "толпами из отделений". "При таких построениях атака была бы сорвана в действительности, захлебнулась в крови, - констатировал А. И. Седякин, сам участвовавший в подобных атаках в 1916-м и пять раз повисавший тогда на немецкой проволоке. - Причина: бойцы одиночные, отделения и взводы недоучены"(6). В наступлении бойцы инстинктивно жались друг к другу, а слабо подготовленные командиры отделений и взводов не умели восстановить уставный боевой порядок.
Таким "толпам" не помогли бы и танки непосредственной поддержки пехоты, тем более что в КВО (даже в его лучших 24-й и 44-й стрелковых дивизиях) ни пехотинцы, ни танкисты взаимодействовать друг с другом не умели(7). Не спасла бы и артиллерийская поддержка атаки, тем более что в КВО "вопрос взаимодействия артиллерии с пехотой и танками" еще к лету 1937 года являлся "самым слабым", а в БВО артиллерийскую поддержку атаки часто вообще игнорировали(8).
Что касается пехоты Уборевича, то она вообще не умела вести наступательный ближний бой. На маневрах 1936 года ее "наступление" заключалось в равномерном движении вперед. Отсутствовало "взаимодействие огня и движения", то есть, отделения, взводы и роты шли в атаку, игнорируя огонь обороны, они не подготавливали свою атаку пулеметным огнем, не практиковали залегание и перебежки, самоокапывание, не метали гранат. "Конкретные приемы действий, - заключал А. И. Седякин, - автоматизм во взаимодействии ... не освоены еще"(9). Слабо обученной тактике ближнего боя оказалась и пехота КВО, и не только участвовавшие в Полесских маневрах 7, 46 и 60-я стрелковые дивизии, но и 44-я - одна из лучших у Якира(10).
Впрочем, эффективно подготовить свою атаку огнем пехота БВО и КВО все равно не смогла бы: как и вся Красная армия накануне 1937 года, бойцы плохо стреляли из ручного пулемета ДП - основного автоматического оружия мелких подразделений. Так, 135-й стрелковый полк КВО на осенних инспекторских стрельбах 1936 года получил за стрельбу из ДП лишь 3,5 балла по 5-балльной системе, а 37-я стрелковая дивизия БВО - 2,5(11).
Но, даже прорвав оборону вермахта, пехота Якира и Уборевича оказалась бы беспомощной против германских контратак. В БВО прекрасно знали, что отличительной особенностью ведения боевых действий немцами было уничтожение прорвавшегося противника фланговыми контрударами мощных резервов(12). И тем не менее наступавшая пехота Уборевича совершенно не заботилась об охранении своих флангов - "даже путем наблюдения"! Этим же грешила и пехота КВО на Шепетовских маневрах(13). В БВО знали, что немцы всегда стремятся к внезапности удара(14); за столь инициативным, активным и хитрым противником нужен был глаз да глаз, но тем не менее пехота Уборевича сплошь и рядом наступала вслепую, совершенно не заботясь об организации разведки. "Не привилась", по оценке А. И. Седякина, разведка и в стрелковых дивизиях Якира - "у всех сверху донизу"!(15) В 1941-1945 годах немцы многократно убеждались в том, что "русские чувствуют себя неуверенно при атаке во фланг, особенно если эта атака является внезапной", и что "в боях против русских" можно "добиться преимущества искусным маневрированием"(16). Как видим, они могли бы убедиться в этом и в 36-м.
Подводя итог работе войск БВО и КВО на Белорусских и Полесских маневрах, А. И. Седякин вскрыл главный, на наш взгляд, порок РККА эпохи Тухачевского, Якира и Уборевича: "Тактическая выучка войск, особенно бойца, отделения, взвода, машины, танкового взвода, роты, не удовлетворяет меня. А ведь они-то и будут драться, брать в бою победу, успех "за рога"(17). Еще нагляднее выразил эту мысль (уже после расстрела "талантливых военачальников" 21 ноября 1937 года) С. М. Буденный: "Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится?"(18)
Хуже всего было то, что подобная ситуация не обнаруживала никакой тенденции к улучшению. Так, разведку и охранение флангов в БВО игнорировали еще на осенних учениях 1935 года (когда за это поплатились "поражением" части 2, 29 и 43-й стрелковых дивизий)(19). В КВО "слабость организации разведки" проявлялась еще на знаменитых Киевских маневрах 1935 года, где отмечали также и скученность боевых порядков атакующей пехоты(20). Слабую выучку одиночного бойца, отделения, взвода и роты, неумение командиров управлять огнем и "полное отсутствие взаимодействия огня и движения", когда "основной (и почти единственной) командой является громкое "Вперед", повторяемое всеми от ком[андира] батальона до командира отделения", войска БВО также демонстрировали еще в 35-м(21).
Может быть, что-либо изменилось в лучшую сторону за месяцы, оставшиеся до начала репрессий? Материалы, позволяющие оценить уровень боевой подготовки войск БВО и КВО в первой половине 1937 года, сохранились лишь по четырем из тридцати стрелковых дивизий - 37-й и 52-й БВО и 24-й и 96-й КВО. Выборка является совершенно случайной, но картина та же, что и осенью 1936-го... Вот, например, как оценивал командир 23-го стрелкового корпуса комдив К. П. Подлас боевую подготовку 111-го стрелкового полка 37-й дивизии в октябре 1936 года: "Хромает увязка взаимодействия всех родов войск... организация разведки... особенно в процессе боя... Взаимодействие огня и движения, боевые порядки, атака не на должной высоте"(22). То же самое он вынужден был констатировать и после учений 111-го и 156-го (52-й дивизии) полков 7-13 мая 1937 года: "Управление огнем при наступлении, подготовка и поддержка атаки огнем, взаимодействие огня и движения являются слабым местом в подготовке ком[андного] состава… Отделение в охранении и разведке отработано слабо. ...Обязанности бойца в бою большинство бойцов знают слабо". По огневой подготовке 111-й полк с октября 1936 года по май 1937-го "съехал" с "тройки" на "двойку"(23).
В августе 1936 года А. И. Седякин счел, что 24-я дивизия КВО проделала "хорошую работу по тактической подготовке подразделений", что в ней "хорошо поставлено обучение ближнему бою", а "младшие командиры, лейтенанты и даже рядовые бойцы... действуют грамотно"(24). Но на учениях в конце февраля 1937 года в частях 24-й и 96-й дивизий обнаружились многочисленные "недочеты в подготовке бойца и мелких подразделений..." "Строи и боевые порядки подразделений, - отмечал командир 17-го стрелкового корпуса комдив В. Э. Гермониус, - не всегда отвечают условиям обстановки... Управление при наступлении к[оманди]ры рот и бат[альо]нов теряли. Особенно плохо поддерживалась связь артиллерии с пехотой... Слабое внимание уделено вопросам борьбы внутри обороны противника"(25) (то есть отражению неизбежных немецких контратак. - А. С.). Хуже, чем в 1936-м, оказались в марте - апреле 1937 года и результаты огневой подготовки пехоты 24-й и 96-й дивизий. "Плохие показатели в боевой подготовке (стрельба, аварийность)" продемонстрировал весной 1937 года и 45-й механизированный корпус КВО - главный герой Киевских маневров 35-го(26).
Любопытно в этой связи просмотреть стенограмму совещания при ЦК ВКП(б) 14-17 апреля 1940 года, на котором обсуждался опыт боев в Финляндии. Все, на что один за другим жалуются его участники-фронтовики: патологическое пренебрежение разведкой и охранением флангов, неумение командира управлять своим подразделением в бою, скученность боевых порядков ата-кующей пехоты, ее неумение вести ближний бой, общая слабая подготовка отделений, взводов и рот, отсутствие должного взаимодействия с артиллерией и танками - все это, как видим, было присуще РККА и до ее "чистки", еще в 1935-м - начале 1937 года. Таким образом, вопреки утверждению Г. К. Жукова(28) и общепринятому мнению, на выучку самого многочисленного рода войск - пехоты - 37-й год не повлиял.
В чем же причина столь низкого уровня боевой подготовки Красной армии в 30-х годах? Все вышеупомянутые недостатки не были новостью для военного руководства и фигурировали в ежегодных приказах наркома обороны, командующих округами, командиров корпусов, дивизий и полков. Главная причина заключалась в слабой подготовке и крайне слабом воинском воспитании младшего, среднего и старшего командного состава - от отделенного командира (соответствующего нынешнему младшему сержанту) до полковника.
Кажется, у нас до сих пор не осознают, насколько низок был уровень общего образования командиров РККА в 30-е годы - не только после репрессий, но и раньше таковых. Например, в 1929 году у 81,6 процента (а в пехотных школах - 90,8 процента) принятых в военные школы сухопутных войск было лишь начальное образование или не было вовсе никакого! В январе 1932 года начальное образование было у 79,1 процента курсантов военных школ, в январе 1936-го - у 68,5 процента (но в бронетанковых - у 85 процентов)(29). Таковы были плоды погони за "процентом рабочих и крестьян"... Но, "как известно, - отмечал в 1935 году комкор С. Н. Богомягков, - тактически грамотные командиры - это на 99 процентов люди с хорошим общим развитием и широким кругозором. Исключения единичны"(30). В частности, неудивителен поэтому уровень, продемонстрированный на февральских учениях 1937 года комсоставом 24-й и 96-й дивизий КВО. Ведь на 15 февраля 1936 года в 24-й дивизии среднего образования не имели 68,6 процента средних командиров, то есть лейтенантов и старших лейтенантов (они в основном и командовали взводами и ротами), а в 96-й - 71 процент. Среди старших командиров (в том числе капитанов, которые составляли основную массу командиров батальонов) таких было соответственно 64,6 и 59 процентов(31).
Что же касается образования военного, то 37 процентов среднего комсостава 24-й дивизии КВО и 39 процентов 96-й не заканчивали военной школы!(32) Причиной тому был непрерывный рост численности РККА, развертывание все новых и новых частей и соединений. Приходилось спешно производить в средние командиры младший командный, то есть сержантский, состав. Так поступали даже в танковых частях, а в Харьковском военном округе в 1935 году выходцами из младшего комсостава были почти все командиры стрелковых взводов и три четверти командиров стрелковых рот(33). Не успев приобрести достаточный опыт в одной должности, они перемещались на другую, более высокую. (Как видим, и эта проблема, считающаяся порождением 37-го года, существовала в армии и до репрессий). "Очень редко встречаешь в пехоте комвзводов и ком[андиров] рот с 2-летним стажем", - констатировал еще в марте 1935 года видный работник УБП РККА С. Н. Богомягков(34).
Впрочем, и военные школы не могли подготовить из малообразованных курсантов знающих дело средних командиров. Кроме того, в отличие от германских юнкера и фенриха, советскому курсанту конца 20-х - начала 30-х годов не преподавали военную психологию, военную педагогику, дидактику. В результате еще в конце 20-х отмечалось "отсутствие у выпускаемых курсантов (а это были как раз те, кто в 1935 - 1937 годах командовал ротами и батальонами! - А. С.) командирских навыков и методических приемов"(35). Вследствие этого средний комсостав не мог как следует обучить младшего командира, на котором лежала основная работа по одиночной подготовке бойца. В отличие от унтер-офицеров русской армии, младшие командиры РККА не только не владели навыками инструкторов, не только не были хорошо подготовлены к командованию в бою отделением, орудием или танком, но и не умели подчас подать элементарную команду. В 154-м стрелковом полку БВО в июне 1937 года был отмечен случай, когда младший командир со спокойной душой обучал бойцов наводке на пулемете, который... был наклонен набок: одно колесо значительно выше другого!
Документы, позволяющие ознакомиться с ходом боевой учебы в частях БВО и КВО в 1936-м - начале 1937 года, сохранились лишь по 45-му мехкорпусу, 24, 37, 44, 45, 52 и 96-й стрелковым дивизиям и по корпусным частям 15, 17 и 23-го стрелковых корпусов. Они рисуют одинаковую картину безобразной постановки обучения бойцов и младших командиров. Во-первых, командиры рот, батарей и батальонов плохо планировали учебу. Занятия часто срывались; 8-часовой учебный день превращался, по оценке И. П. Уборевича, "в 21/2-3 часа учебы, остальное уходу, хождению, ожиданию и прочую (так в документе. - А. С.) нашу неорганизованность"(36). В КВО в 45-й дивизии летом 1936-го только из-за бестолковой организации занятий по огневой подготовке у бойцов пропадало "до 35-40 процентов учебного времени", в 96-й в июне 1937-го - 15-20 процентов(37). "Много бойцов и командиров, - отмечал в своем приказе от 2 января 1937 года Уборевич, - не являются на занятия, а прогуливают время преступно"(38). Масса красноармейцев по обыкновению отвлекалась на всевозможные хозработы.
Во-вторых, безобразной была методика обучения. Повсеместно нарушался ее основополагающий принцип: "учить не рассказом, а показом". Имевшиеся учебные пособия младшим комсоставом упорно не использовались. В 52-м артиллерийском полку БВО в декабре 1936-го даже устройство винтовки изучали без самой винтовки, подготовку телефона к выходу в поле - без телефона. Принятый в русской армии индивидуальный метод подготовки стрелка был забыт, и даже в лучшей у Якира 44-й дивизии правила изготовки к заряжанию разъясняли сразу целой шеренге. И наконец, повсеместно пренебрегали тщательной и настойчивой отработкой деталей, не добивались чистоты выполнения тех или иных приемов (изготовки к стрельбе, прицеливания, перебежек, переползания и т. п.). Именно поэтому бойцы и в 1937-м не умели поражать цели из ручного пулемета ДП, который стал поступать в части еще в 1928 году. Ведь меткость стрельбы напрямую зависела от того, умел ли пулеметчик правильно установить локти, отрегулировать натяжение ремня, удержать при стрельбе приклад у плеча… Традиции русской армии, где "на всех занятиях жучили лихо, закаливали, муштровали, тянули, отшлифовывали"(39), и здесь были утрачены начисто.
Вообще, бичом РККА накануне 1937 года была низкая требовательность командиров всех степеней и обусловленные ею многочисленные упрощения и условности в боевой подготовке войск. Бойцам позволяли не маскироваться на огневом рубеже, не окапываться при задержке наступления; от пулеметчика не требовали самостоятельно выбирать перед стрельбой позицию для пулемета, связиста не тренировали в беге и переползании с телефонным аппаратом и катушкой кабеля за спиной и т. д. и т. п. Приказы по частям и соединениям округов Якира и Уборевича пестрят фактами упрощения правил курса стрельб - тут и демаскирование окопов "противника" белым песком, и демонстрация движущейся мишени в течение не 5, а 10 секунд, и многое другое... 45-й мехкорпус, так восхитивший иностранных наблюдателей на Киевских маневрах 1935 года, обучался вождению "на плацу танкодрома на ровной местности" и, как выяснилось уже в июле 1937 года, даже небольшие препятствия брал "с большим трудом"(40). Тогда же сменивший Якира командарм 2 ранга И. Ф. Федько обнаружил, что на дивизионных учениях "все необходимые арт[иллерийские] данные для поддержки пехоты и танков оказываются очковтирательными, показаны лишь на бумаге и не соответствуют реальной обстановке, поставленным задачам и местности"(41).
"Это разгильдяйство, к которому мы привыкли сверху донизу, - признавалось на активе Наркомата обороны 10 июня 1937 года. - Ну, не выполнил и не выполнил"(42). Таким образом, плохая боевая выучка войск во времена Уборевича и Якира была обусловлена не только низкой квалификацией командиров РККА, но и плохим воинским воспитанием. Об уровне последнего можно судить, например, по коллективному портрету комсостава 110-го стрелкового полка БBО, сделанному комдивом К. П. Подласом в октябре 1936 года: "Млад[шие] держатся со старшими фамильярно, распущенно, отставляет ногу, сидя принимает распоряжение, пререкания... Много рваного обмундирования, грязное, небритые, рваные сапоги и т. д."(43). "Небритые, с грязными воротничками" ходили тогда и средние командиры 44-й и 45-й дивизий КВО(44): ведь так "красные офицеры" воспитывались еще в курсантские годы... Вот как, к примеру, выглядели в августе 1932 года курсанты Объединенной Белорусской военной школы: "резко бросается в глаза слабая строевая выправка"; обмундирование "почти все лето не стиралось" и "дошло до цвета нефти". Завидев командира с ромбами в петлицах (то есть по-старорежимному, генерала!), "курсанты дневальные ... мялись, один почесывал щеку и вертел головой, не зная, что делать: встать или сидеть"(45). (Уместно привести здесь воспоминания генерала В. В. Глазатова об Одесском юнкерском училище рубежа XIX-XX веков. "Когда в училище подавалась команда "Смирно", - рассказывал он, - то старший офицер смотрел не на юнкеров, а на кончики штыков - попробуй только шевельнуться, сразу же все видно. Какая была строевая выправка!"(46))
Неприглядно смотрелся при Якире и Уборевиче и младший командир РККА. Неподтянутый, небритый, часто в рваной гимнастерке, а то и без знаков различия (!), он в принципе не мог быть требовательным, не мог настойчиво отрабатывать с бойцами все детали их подготовки. С таким командиром можно было пререкаться, его можно было величать "балдой" и крыть матом - низкий уровень дисциплины был еще одним фактором, обусловившим слабую боевую выучку РККА в середине 30-х годов. Впрочем, укреплению дисциплины не способствовала и общая атмосфера "пролетарского государства". В красноармейце видели не столько солдата, сколько гражданина, "товарища такого-то". Командира взвода и старшину боец мог критиковать на комсомольском собрании - о какой воинской дисциплине могла идти речь?
Пороки войск Уборевича и Якира были типичными для всей тогдашней РККА - в этом убеждают, в частности, материалы по боевой подготовке Московского военного округа и Особой Краснознаменной Дальневосточной армии знаменитого В. К. Блюхера.
Таким образом, командиры, репрессированные в 37-м, не сумели подготовить Красную армию к войне с Германией, ибо не сумели обучить свои войска. И корни катастрофы 41-го года уходят не в 37-й, а в 17-й! Именно тогда была сломана русская военная традиция вообще(47), и традиции обучения и воспитания солдата и офицера в частности.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Анфилов В. А. Дорога к трагедии сорок первого года. М. 1997. С. 38.
2. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 56; Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 578, 589.
3. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 58.
4. Там же. Л. 93.
5. Там же. Л. 57; Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 469, 482-483.
6. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 47.
7. Там же. Л. 68.
8. Там же. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 52, 36-37.
9. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 42.
10. Там же. Л. 69, 64; Ф. 1417. Оп. 1. Д. 285. Л. 118.
11. Там же. Ф. 37928. Оп. 1. Д. 21. Л. 133; Ф. 37464. Оп. 1. Д. 12. Л. 84.
12. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 1. Л. 60, 67.
13. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 93; Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 588.
14. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 1. Л. 60.
15. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 61, 67, 87, 96.
16. Меллентин Ф. В. Танковые сражения 1939 - 1945 гг. Боевое применение танков во второй мировой войне. СПб.1998. С. 293.
17. РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 42, 69.
18. Там же. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 12.
19. Там же. Оп. 16. Д. 19. Л. 83, 174.
20. Там же. Оп. 15а. Д. 409. Л. 181 об.,182.
21. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 224 об., 205, 204, 202, 153.
22. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 12. Л. 105-106.
23. Там же. Д. 26. Л. 54, 52; Д. 12. Л. 72.
24. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 64.
25. Там же. Ф. 900. Оп. 1. Д. 269. Л. 51.
26. Там же. Д. 32. Л. 282 об.; Ф. 37928. Оп. 1. Д. 14. Л. 19, 31 об.
27. Зимняя война 1939-1940. Кн. 2. И. В. Сталин и финская кампания. (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б)). М. 1998. С. 29, 45, 56, 57, 69, 90, 99, 125, 150, 183, 188, 209-210, 236, 240, 254, 268.
28. Симонов К. К биографии Г. К. Жукова//Маршал Жуков. Каким мы его помним. М. 1988. С. 98.
29. РГВА. Ф. 7. Оп. 14. Д. 3. Л. 30, 31; Д. 10. Л. 34.
30. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 182. Л. 77.
31. Подсчитано по: РГВА. Ф. 900. Оп. 1. Д. 253. Л. 211, 224.
32. Подсчитано по: РГВА.
33. Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 69.
34. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 152.
35. Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 2. Л. 113.
36. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 26. Л. 3.
37. Там же. Ф. 37928. Оп. 1. Д. 2. Л. 24; Ф. 900. Оп. 1. Д. 269. Л. 161.
38. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 26. Л. 2.
39. Трубецкой В. Записки кирасира. М. 1991. С. 31.
40. РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 54. Л. 51, 353; Д. 62. Л. 430, 431.
41. Там же. Д. 54. Л. 52-53.
42. Там же. Д. 61. Л. 213.
43. Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 12. Л. 92.
44. Там же. Ф. 37928. Оп. 1. Д. 269. Л. 3; Ф. 1417. Оп. 1. Д. 285. Л. 16.
45. Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 13. Л. 151, 171, 164, 25.
46. Сафир В. М. Отечеству они не изменили//Военно-исторический журнал. 1993. № 12. С. 76.
47. Соколов Б. В. Правда о Великой Отечественной войне (сборник статей). СПб. 1998. С. 252.

Итак, возвращаемся к теме. Решение о снятии с должности принимаются на самом верху. И по поводу решение о том, какой краском соответствует должности или нет, решается опять на самом верху. И решает вопрос не М.Тухачевский и не Гамарник, Якир или Уборевич. Тем более последние вообще мы помалкивали, учитывая провальность учений.

На то, он и начальник, что именно он определяет, но уже на основе того, что говорят подчиненные. Помню как я, как заведующий кафедрой приводил будущего ассистента и представлял ректору. Он слушал мое представление и потом принимал решение. Но решение о том, какой человек буде работать на моей кафедре принимается не мною и не деканом факультета а именно ректором вуза

Если я, как заведующий кафедрой завалил свою работу полностью, то кто виноват - ректор или я, как заведующий кафедрой?

Так и не репрессированные генералы что в Польше, что во Франции или Вел. не смогли подготовить свои армии к войне.
Но здесь опять уходим. А что делать с генералами, которые начинают вмешиваться в твои действия?
И учитывайте, что между февралем 1917 г. и 1937 г. прошло всего ничего - 20 лет.

Ищите эти самые источники теперь сами. Ведь я ж написал

Хотя - можно прочитать
Откровения комдива Шмидта / http://maxpark.com/community/14/content/2645332
И еще почитайте биографию Якова Охотникова