На лето 1983-го года пришелся пик прочностных испытаний самолёта Т10-17 (бортовой № 17), одного из первых Су-27 в серийной конфигурации. Все испытания опасны, а прочностные – особенно. Во время их проведения самолёт испытывает нагрузки близкие к критическим, при которых в нем может что-то не выдержать - надломиться или треснуть. 16 июля 1983 года в Ахтубинске Садовникову предстояло прогнать "площадку" на Т10-17 на высоте 1000 метров на сверхзвуковой скорости. Во время этого полёта на одном из режимов при скорости в районе 1000 километров в час при поперечном отклонении органов управления раздался страшный удар и самолёт стал вращаться.

Сам Николай Фёдорович позже рассказывал:
    - Я тогда летал на прочностные испытания. Вышел в район, погнал, все нормально шло. Перегрузки не столько большие, сколько их было много. Потом – разгон на тысяче метров до максимально допустимой скорости. Скорость 1226 километров в час. Вдруг удар, и я на спине, да еще носом вниз. Угловая скорость – 160 градусов в секунду. А высота-то – тысяча метров! Первые движения инстинктивные: левой рукой – за держки катапульты, а правой – начал выкручивать. Смотрю, самолёт слушается! Я сразу же сдернул форсажи. То есть уменьшил скорость. Самолёт качается, но держится. Влево смотрю, а там… провода бахромой, носок крыла полностью оторван. Взгляд дальше - а крыла-то нет. Глянул в зеркало, и вижу, что и трети киля нет. Подумал: это удача, что оторвавшись, кусок крыла ударил по фюзеляжи и, отбив часть киля, не задел стабилизатор, а то нечем было бы управлять. Земля близко, а до аэродрома километров сто. Начал плавненько забираться повыше. Меня Игорь Вотинцев в том полёте сопровождал, огляделся, ища его, и вспомнил, что он попрощался и пошёл на точку. Связался с РП, тот спрашивает: "Ваши действия?" Давно обратил внимание: чем сложнее ситуация в воздухе, тем больше доверия летчику. Передал, что сообщу чуть позже.
    Залез на три тысячи, начал тормозиться. Мне важно было понять на какой минимальной скорости смогу удержать самолёт. Тут Игорь уже подошёл, облетел меня и говорит: "Кусок крыла отломан и киль". После этого я передал на землю: "Если удержу до 400, то буду садиться. Если нет – то катапультируюсь!" Дело в том, что садиться на скорости выше 400 километров в час нельзя - либо передняя стойка шасси сломается, либо пневматики не выдержат. Торможусь дальше, скорость – 400, вижу, что педалью и ручкой могу самолёт держать. Не мешкая, пошёл на точку. Игорь - рядом. Из самолёта течёт, но он держится. Аэродром уже виден, вот он, но тут зажёгся сигнал, извещающий, что давление в гидросистеме минимальное. Новая напасть! В любой момент может отказать управление, и тогда останется только катапультироваться. На мое счастье, когда носок обломился, то трубопроводы зажались, и хотя жидкость оттуда свистела, но уходила достаточно медленно.
    Нормальный заход на посадку строить не стал, сразу на ближайший привод, смотрю, а аварийный датчик гидросистемы уже мигает. Я - кран на выпуск, а шасси не выходит. Тогда аварийно стал выпускать, потому что понял: давление упадает, шасси не выйдет, не сяду. Загорелась зеленая лампочка – шасси вышло полностью. Чуть отлегло. Скорость держу 400, закрылки выпускать не стал, чтобы лишний раз не напрягать травмированное крыло. Подвёл к земле на скорости где-то на 350 километров в час, что почти на 100 километров больше, чем нужно. Когда колеса коснулись полосы, глубоко вздохнул и выдохнул: все, прилетел!