Что между «торговцами» и «силовиками» США существует глубинный консенсус: и те и другие движутся к одной общей цели, и те и другие одновременно и сторонники мирового правительства и американские патриоты; все различие только — в выборе средств для достижения единой цели. Они спорят друг с другом, но споры заканчиваются тогда, когда на горизонте появляется могущество второго порядка.
Что структура второго могущества напрямую зависит от структуры первого могущества (США) и в целом подобна (с различием пропорций) структуре всех остальных вторичных могуществ.
В этой структуре есть также два симметричных полюса — «торговый» (мирный) и «силовой» (военный). Они составляют двуполярное ядро системы управления.
Пока второстепенное могущество не стало прямым вассалом США и не превратилось в ничего не значаще третьестепенное могущество, то есть в бесконечно малую величину, оно обладает относительным суверенитетом — не абсолютным (как США) и не фиктивным (дефолтным, по Краснеру), как мелкие страны.
Относительный суверенитет состоит из двух полюсов, мирного и силового, которые, однако, качественно различны. Сторонники мира, полюс «торговцев», представлен идейными либералами (выступающими как проводники гегемонии, в смысле А. Грамши , и мирового либерализма), а силовики — «цезаристами» (также в смысле А. Грамши ), то есть прагматически ориентированными бюрократами, заинтересованными только в сохранении власти. Если либералы не против изменить баланс отношений с США, постепенно уступив суверенитет (на достойных условиях) первостепенному могуществу (глобализация), то силовики скорее откажутся от либерализма (который для них большой ценности не представляет), чем от суверенитета, поскольку при прямой американской гегемонии власть национальных бюрократий будет либо существенно ограничена, либо вообще передана в руки внешних управляющих (как произошло в России в 90-е).

Однако и либералы, и силовики в структуре второстепенного могущества всегда жизненно заинтересованы в сохранении статус кво. Их устраивает то, как есть сейчас, и не устраивает то, как будет потом (как бы оно ни было). Поэтому оба полюса заинтересованы в том, чтобы все оставалось неизменным. Это приводит к устойчивой и стабильной энантиодромии, то есть к движению одновременно в двух прямопротивоположных направлениях: военные выступают за мир (а не за войну, что было бы логично), а либералы — за суверенитет (а не за глобализацию, что следует из идеологии либерализма). Военные не хотят воевать, а либералы сдерживают глобализацию. Так складывается энантиодромический компромисс. Отсюда все виды противоречивых высказываний: Крым наш, Донбасс — их; мы не воюем с Украиной, мы торгуем с Украиной и т. д. Это не просто прикрытие экспансии дымовой атакой умиротворяющей циничной дипломатии, это состояние мышления правящей энантиодромической элиты.

Энантиодромия заканчивается там, где одна из тенденций начинает отчетливо доминировать. Когда силовики понимают, что американская гегемония и либерализм как таковые неминуемо ведут к десуверинизации могущества второго порядка, и это не зависит от того, кто преобладает в США — ястребы или голуби, они смещаются в зону идеологического нелиберализма (антилиберализма) и готовятся к войне. К настоящей военной войне. Поскольку им понятно, что рано или поздно она будет им навязана, если они будут настаивать на суверенитете.

Когда либералы понимают тоже самое, они переходят границу и прямо предлагают пожертвовать суверенитетом ради мира.
За пределами энантиодромии бюрократы становятся (антилиберальными и антиамериканскими) патриотами, идеологическими патриотами (Россия прежде всего), а либералы из сторонников режима и его элиты — противниками режима и непримиримой оппозицией (России лучше не быть вообще).
в современной России — как почти во всех современных могуществах второго уровня — доминирует энантиодромия. Это союз военных за мир с либералами за суверенитет. Они имитируют структуру первого могущества, но это подражание основано на одной принципиальной ошибке: американские элиты идеологически единодушны, следуют к общей цели и спорят о тактических вопросах — средствах, тайминге процессов, месте и времени проведения той или иной операции, целесообразности, формулах подсчета баланса интересов и т. д., а энантиодромические элиты внутренне противоречивы — либералы ведут в одну сторону, национальные бюрократы (цезаристы) в прямо противоположную. Голуби и ястребы в США — два коня, запряженные с одной стороны колесницы, либералы и бюрократы в России — с разных сторон. Это и есть энантиодромия.

Энантиодромия второстепенных могуществ, находящаяся в концептуальном ступоре, спешит, однако, избавиться от тех, кто ей угрожает: от пятой колонны ультралиберальной оппозиции, бросающей прямой вызов суверенитету, и от убежденных патриотов, настаивающих на нелиберальной идеологии и на неизбежности (рано или поздно, но готовиться надо уже сейчас) прямого столкновения с США. Поэтому вне мэйнстрима оказываются и те, и другие. И пятая колонна, и последовательные патриоты (военные за войну) находятся под запретом. Основной дискурс в обществе полностью контролируют энантиодромисты, все более смахивающие на шизофреников.

Если мы разберемся и в этом, то поймем не «почти всё» в устройстве современного мира, но вообще всё.