На голове у луганчанина Ивана Маслова много шрамов, но только один из них он получил до войны, еще в школе, когда мальчишки баловались, и ему неплохо так «прилетело» дверью. Все остальные — память об украинском плене, где парень успел побывать аж два раза, выжить и не потерять веру в себя и свое дело. Глядя на него, отчетливо понимаешь справедливость народной мудрости, вещающей о том, что «бывших десантников не бывает».

От митингов до войны

Да, в свое время Ваня служил срочную в 95-ой аэромобильной бригаде ВСУ — украинском аналоге российских подразделений ВДВ. А к началу Русской весны он работал охранником в продовольственном магазине «АТБ», от которого и получил свой одноименный позывной (сейчас на Донбассе магазинов с таким названием нет, в ЛНР их заменила республиканская сеть — «Народный», в ДНР — «Первый Республиканский»).

— Для меня все началось 22 февраля, когда позвонили друзья и сказали, что вечером в городе намечается движение, сказали быть готовым к пяти часам, — вспоминает Маслов. — Я тогда эту информацию, признаюсь честно, мимо ушей пропустил. Но они уже к четырем подлетели, говорят, бросай все, бегом на площадь! Я вызвал сменщика и вперед. Именно в тот день в Луганске впервые прозвучали выстрелы (местные бандиты, поддержавшие украинских националистов и представлявшие луганский филиал партии Кличко «Удар», братья Серпокрыловы, открыли огонь из карабинов «Сайга» по активистам Антимайдана, в результате чего пострадали двое человек. — РП). Помню, как мы, несмотря на прицельный огонь, бросились на противника, и я в том числе, но Харитонов остановил нас (избранный в ходе митингов «народным мэром Луганска» активист движения «Луганская гвардия» Александр Харитонов, впоследствии арестованный СБУ, затем обменянный, в нынешней ЛНР оказался на обочине политического процесса). Я потом всю ночь дежурил на улице. И с тех пор, как начинались какие-то события, я убегал туда, не раздумывая, к большому недовольству начальства. В итоге пришлось уволиться.

В памятный день, 6 апреля, Иван вместе с тысячами луганчан направился к зданию луганского СБУ и участвовал в том знаменательном штурме, с которого, по сути, и начались события Русской весны на Донбассе. В полпятого утра восставшие вскрыли местную оружейку и разобрали стволы. В ожидании возможного штурма заняли оборону и пробыли в здании спецслужбы до 1 мая. А после поехали на усиление ополченческого блокпоста у города-спутника Луганска — Счастье.

— Еще в СБУ сидели — выбирали название для своего подразделения, и кто-то из ребят предложил — 9 рота, — рассказывает Ваня. — Командиру — «Бате», понравилось, он же майор ВДВ. У нас в целом десантники собрались, ну еще были и ветераны Афганистана. А 1 мая, пока народ в Луганске по кабакам и дискотекам клубился, мы уже лежали на трассе — встречали вооруженную группу с той стороны, на тринадцати микроавтобусах. Но выяснилось, что она доехала только до Новоайдара, а дальше двигаться не стала.

Те самые микроавтобусы, которые готовилась встретить сводная группа луганских и счастьинских ополченцев, по всей видимости, везли боевиков националистического батальона «Айдар» — именно им очень скоро предстоит сыграть роковую роль в судьбе нашего героя.

Война, как хищник на мягких лапах, все ближе подкрадывалась к Маслову, заключая его в свои удушающие объятья. Так, 2 июня — в черный день для Луганска — он оказывается непосредственно напротив здания администрации, в тот самый момент, когда его атакует украинский штурмовик.

— Я стоял через сквер от администрации, возле кафе «Снежинка», когда произошла атака, — вспоминает Иван. — Пришел проведать друзей, охранявших здание. После сразу же побежал туда, узнать, что с ними. Поэтому трупы и раненых видел своими глазами… А в ночь на 5 июля на счастьинском блокпосту мы довольно странную хлебовозку задержали, ехала в комендантский час, якобы кондитерку с Северодонецка в Луганск везла. Едва мы начали разбираться, как я услышал хлопок и увидел, что мина легла рядом со стелой с надписью «Счастье». Так я впервые в своей жизни попал под минометный обстрел, противник выпустил по нам тогда около тридцати мин.

Для Луганщины эти события стали кровавым прологом не менее кровавой истории, которая продолжается и по сей день.

Ад в Половинкино

Это произошло в пятницу 13 июля 2014 года. Сам Иван — человек не суеверный, но в тот день, по его словам, у него какая-то «чуйка» была. Перед очередным дежурством на счастьинском блокпосту он в Луганске успел повидаться со свей родней, будто бы попрощался… В восемь вечера заступил, и тут им сообщили: «В вашу сторону идут «вертушки»!». Ополченцы, в том числе и Маслов, собственными глазами видевший атаку украинского штурмовика на вполне мирное административное здание, все же не верил, что противник решится использовать против них подобную военную технику. А зря: когда первый вертолет появился из-за горизонта и взял курс на них, они едва успели похватать автоматы и укрыться в «зеленке». Огонь «вертушки», к счастью, никого не убил, но запомнился надолго.

А ближе к полуночи пришло сообщение о том, что на мосту за Счастьем идет ожесточенная стрельба. Командир Девятой роты «Батя» и Иван прыгают в легковушку, чтобы выяснить, что там происходит. На мосту они видят колонну гражданских машин, проезжают ее всю, и только когда автомобили остаются за ними, раздаются выстрелы.

— «Батя» сразу же бросился из машины со словами: «Ну, я вам сейчас!», он до последнего думал, что это были незнакомые ополченцы, и они крайне неудачно пошутили, — вспоминает «АТБ». — На него налетают и начинают очень жестко бить, я, в свою очередь, открываю огонь на поражение, мне простреливают ногу. Потом уже, один из «айдаровцев» рассказал мне, что они долго думали — открывать по нам огонь или нет, тех наших пацанов, что до этого на мосту стояли, они уже к нашему приезду кого поубивали, кого взяли в плен — живые и мертвые те на том же мосту лежали. А нас — «новеньких» — начали просто забивать прикладами, особенно усердствовал командир их контрразведки с позывным «Пятьдесят Пятый». Отрабатывали удары как по боксерским грушам, резвились, как хотели, мне раненную ногу угрожали топором отрубить. Потом какое-то движение пошло: это сын «Бати» Димка, полетел нас отбивать, его тоже «подбили», но раньше нас куда-то увезли.

Самого же Маслова и товарищей оставили лежать на мосту, пока украинским вооруженным формированиям не удалось взять счастьинский блокпост. По его мнению, штурм начался приблизительно в четыре утра, а завершился часам к семи.

— Оно и понятно: они пошли на него БТР-ами и БМП, а у нас ничего тяжелого не было, кроме «Утеса» (крупнокалиберный пулемет) и ручных гранатометов. В итоге пацаны отступили до пригорода Луганска, до поселка Металлист. После прорыва подходит к нам тип в балаклаве и довольный такой сообщает: «Все, взяли мы ваш блокпост, допрыгались вы». После чего нас покидали в уазик, и пока ехали, нас один черт все прикладом лупил со словами: «Це вам за генерала!». Насколько я понял — за Кульчицкого, которого под Славянском на вертолете сбили ополченцы. Короче, привезли нас на их базу в Половинкино, где нас уже целая орда встречала, набросились, как звери, начали лупить со словами: «Твари, вы попали в ад!». С меня сразу берцы сняли, из карманов все вытащили, сняли даже дешевенькие часы и колечко с пальца, затем с мешками на головах потащили по лестнице в какой-то подвал. Завели, и давай орать: «На колени, суки!». Мы вставать не стали, я упал, и «Батя» упал, они стали бить нас ногами. Потом закинули нас в помещение, руки очень больно затянули пластиковыми стяжками для проводов.

База батальона «Айдар» в селе Половинкино на Луганщине, превращенная нацистами в настоящий концлагерь, была организована в здании колбасного цеха. Ивана с командиром бросили в коптильню, прямо на голый пол, точнее, на перегоревшие опилки, золу. В туалет не выводили, естественные потребности они справляли там же, закапывая в золу. Не кормили совсем, в течение двух недель выдавая только пластиковый стакан с водой на двоих. По ночам они прижимались друг к другу, чтобы согреться, поскольку в темное время суток в их тюрьме царил адский холод. Через два дня пластиковые стяжки с рук сняли, но конечности отходили еще несколько дней.

— Подошел к нам черт один и говорит «Бате», мол, папа, мы сынка-то твоего взяли, — рассказывает «АТБ». — Он сразу на нервах, начинает спрашивать, мол, как, что, а тот отвечает, дескать, не бойся, он ранен. А через два дня, как нас привезли, начались жесткие допросы. Первым дернули «Батю», сверху нашей камеры была решетка, откуда колбаса в коптильню заходила, и было слышно, насколько жестко его избивали. Его и током пытали, и стреляли в него из травмата — дострелялись до того, что ему тоже ногу прострелили. Потом одна гадина мне говорит: «Ну, что, мразь десантная, продался за 3:50 сахара? (по всей видимости, цена продукта на тот момент в рублевом эквиваленте. — РП). А я ему отвечаю: «Я за сахар не продаюсь, я за Луганск стою». Он через решетку бычок кидает и говорит: «Ты будешь следующий».

В ходе допроса Ивана били тяжелыми полицейскими дубинками, пытали током — крепили провода к рукам и крутили динамо-машину, стреляли из пистолета над головой, клали раненую ногу на пенек и грозились отрубить.

— Я кричу ему, да рубай уже, а лучше застрели! Особенно любил измываться черт один с позывным «Мясник», здоровая туша такая. И одни и те же вопросы: «Где ваши «Грады»? Где чечены? Где русская армия? Где ваши танки?». Как ненормальные. А мне, действительно, ответить было нечего. На тот момент у нас не было ни «Градов», ни танков, никаких чеченов, а тем более русской армии я и в глаза не видел. Но объяснять им это было бесполезно, они там все как зомбированные. Пытают, два дня после этого мы отходим, потом снова тащат на допрос. И этот ад, который они нам сразу пообещали, продолжался первые две недели.

По прошествии двух недель узников наконец-то начали кормить — принесли им на двоих половину солдатского котелка с пшенным супом и краюху хлеба, которые голодные и измученные люди мигом прикончили. После этого им стали давать порции побольше и раздельно. Что позволило Маслову выжить, в отличие от «Бати», которого, как он считает, отравили.

— Это было как раз после того, как их комбата Мельниченко наши подстрелили в руку, — вспоминает Иван. – Видимо, кто-то из них так решил нашему командиру отомстить. В восемь утра мы позавтракали, после чего «Батю», как говорится, «накрыло». У него начались галлюцинации, а к двенадцати часам он умер. Я хотел, чтобы часовые ему хотя бы воды дали, но они — твари, на все отвечали односложно: «Молчать, скоты!». После того, как пощупав «батин» пульс, я понял, что он не жилец, то сразу начал орать и бить ногами в дверь. Прибежал народ, меня вывели головой вниз, чтобы я ничего не видел и перевели в соседнюю «камеру», где мальчишка из Беловодска (оккупированный ВСУ город ЛНР) сидел, его взяли за то, что слушал Zello-рацию. А тело еще два дня лежало, до тех пор пока начальник их контрразведки — «Пятьдесят пятый», лично не прибежал — убедился, только после этого он дар приказ «Батю» вынести, я лично слышал, как часовых рвало, поскольку труп уже начал разлагаться. Куда они его вывезли и где захоронили — мы не знаем до сих пор.

После этого инцидента ополченца опять повели на разговор по душам. Бить больше не были, тем более, что по признанию «АТБ», к тому моменту он уже был просто «мясом». Расспросили про обстоятельства смерти «Бати», поинтересовались, почему он, дававший присягу, пошел против Украины.

— А я уточнил, мол, присяга как звучит? «Защищать народ Украины». Так, вот, вы встали за нацистов, а я — за народ. После этого к нам уже приставили других охранников, адекватных, которые и сигареты давали, и в туалет водили, правда, по дороге до уборной на нас опять эта орда налетала и начинала избивать. И когда старших не было, эти черти спускались к нам, как в зверинец, особенно когда были пьяные, и начинали бить… Еще один из часовых попался, дед такой противный, сам из Алчевска (ЛНР), так тот на полном серьезе пытался нам в «поддувало», через которое нам просовывали еду, бросить гранату. И тут уж вариантов бы не было, никто б не спасся, но эти его телодвижения заметили другие караульные и вовремя его остановили.

Надежда на освобождение забрезжила после того, как в Половинкино приехал генерал-полковник украинской армии Владимир Рубан, занимавшийся непосредственно обменом военнопленных. Перед ним построили узников и он поинтересовался, хотят ли они быть обменянными.

— «Вы еще спрашиваете?», говорю я и показываю свою ногу, — вспоминает Ваня. – За все время плена мне только один раз часовой по имени Юрик помог вытащить пулю, а после дал зеленку. Рубан как увидел состояние ноги, так схватился за голову и сам обработал мою рану. Я, говорит, пацаны, лично за вас отвечаю.

И генерал, которого с полным правом можно назвать миротворцем, свое слово сдержал. Вскоре узников «айдаровского» концлагеря привезли в Луганск. После плена Ване было дико видеть свой город, находившийся в блокаде, под непрекращающимися обстрелами. Придя в себя, (говорит, что на нем все заживает как на собаке) он вместе со своей Девятой ротой принял участие в боях под Луганском, бился на Металлисте, Веселой Горе, участвовал в освобождении Хрящеватого. А потом их подразделение, что на этой войне случалось часто, разоружили как незаконное вооруженное формирование.

ВСУ и «правосеки»

Идти в официальные вооруженные силы ЛНР — народную милицию с ее «уставщиной» — вольный ополченец не захотел. В рядах луганских «зеленых человечков» Ивану не хватало того духа братства, что с первых дней образования отличал Девятую роту. Поэтому он стал работать на гуманитарном фронте, сотрудничая с фондом российского музыканта и общественного деятеля Глеба Корнилова.

— Носило нас по всему Донбассу, где только не были, — вспоминает Маслов. — Но перед той поездкой в Широкино, не поверите, у меня было такое же дурное предчувствие, что и перед первым пленом. Вот и в Донецке у нас сломалась машина, но мы все-таки починились и поехали дальше. А потом сбились с дороги. Подъехали к блокпосту, там вроде наши стоят, поинтересовались нормальная ли дорога впереди, те ответили утвердительно. Потом пацаны увидели колонну, а рядом с ней мобильный блокпост, и ни флагов там, никаких других знаков опознавательных. Мы ехали на трех машинах, ребята из первой вышли поговорить, смотрим, вроде нормально общаются, а потом их резко кладут на землю. Мой боевой товарищ и лучший друг с позывным «Док» вылетает из автомобиля, передергивает затвор автомата, выдергивает чеку гранаты — и его сразу же прицельно «кладут». Подбегают к нам: «Лэжаты!». И начинают тупо бить. Досталось сильно. После потянули на расстрел, но в последний момент прилетел какой-то командир и говорит: «Не убивайте их!».

Пойманных ополченцев-гуманитарщиков повезли в часть (выяснилось, что они попали в плен к ВСУ), где швырнули на плац и там, на холодной апрельской земле они пролежали часов пять. При этом каждый, кто проходил мимо, бил их ногами по головам. После всех раскидали кого куда, Иван попал в подвал.

— Они, конечно, уроды моральные, вэсэушники эти, но нужно отдать должное — тело «Дока» они нашей стороне передали в целости и сохранности, — говорит «АТБ». — История с «Батей», останки которого похоронены непонятно где, не повторилась. Вернули в его же одежде, гранаты и автомат, конечно, забрали, но магазины к нему, плюс ключи от машины и содержимое карманов — все осталось при нем.

На следующее утро группу собрали, позаматывали скотчем глаза, затянули руки все теми же пластиковыми стяжками и куда-то повезли. Как впоследствии выяснилось — под Краматорск, на территорию профилактория, который заняли боевики «Правого Сектора». Где пленников вновь начали избивать.

— Меня посадили на стул, я мало что видел, поскольку глаза оставались замотаны, только левый глаз немного видел, что происходит, — вспоминает Иван. — Поначалу пинали по ногам. Потом свалили со стула и стали бить металлическими трубками. Когда же увидели, что у меня и так вся голова разбита, кто-то крикнул, мол, этого выкидывайте, давайте других. Получилось, что мне из-за головы досталось меньше, чем остальным, другим, например, заводили бензопилу и к телу