=Из всех русских добровольцев только этот человек был непосредственно принят в ближайшее окружение Маньяка. Только у него хватило совести и фантазии применять в отношении иностранных граждан все те методы, которыми так славились небезызвестные подвалы. Несомненно, этим он позорил нас, русских солдат и патриотов, и мы постоянно обсуждали и осуждали его. Но он был тем самым исключением, которое неизбежно подтверждает общее правило. Лично мой опыт соприкосновения с заключенными закончился, так и не начавшись сразу после первого же дежурства «на подвале». Тогда, в июне, на третий день моей службы, я попал туда в свой первый наряд.
В темном и сыром каземате, на полу, усеянном желтыми цилиндриками пистолетных гильз и мелкой разменной украинской монетой, на грязных матрацах, скучала тогда компания из четверых ребят, задержанных предыдущей ночью за распитие спиртных напитков во дворе собственного дома. Мы вдвоем с Гинессом всю ночь просидели с ними в одном помещении и утром, сдав караул, принесли им из своей казармы игральные карты, шашки, сигареты, привезенные из дома сахар и чай. После этого я заявил Шико, что я не вертухай, и что имею непреклонное желание попасть на фронт, а не в тюремщики или в жандармы.
В отношении же этого гражданина можно, в принципе ничего и не говорить. Сам факт его уголовного розыска в ЛНР, а также постоянные вопросы, которые люди задают мне о нем в переписке, говорят об очень многом. О том благотворном следе, который он, как палач и русский гражданин оставил в умах и сердцах, а также на спинах и на щеках братских нам и единокровных луганчан.
Вообще, подобные люди в подобных обстоятельствах банальны и предсказуемы. Первое, что они делают, это убеждают сначала самих себя, а потом пытаются убедить окружающих в том, что их борьба на фронте «унутреннем» не менее важна, и опасна, чем борьба на фронте «унешнем». Как непременный член и присяжный поверенный могучей кучки убийц и палачей, он делал это и методично и с огоньком. По рассказам его подопечных, при проведении с ними разъяснительной работы, он кричал им, что в отличие от них, жалких и трусливых штатских штафирок, он являет собой отрадный пример именно русского и именно воина-освободителя (sic!). Именно таким он, видимо и считает себя до сих пор. Наперекор судьбе. Несмотря на временные трудности и обстоятельства. Всем испытаньям вопреки… Занятная и достойная внимания позиция, не правда ли?
Помнится, у него имелась очень личная и очень объемная Книга Живых и Мертвых, куда он собственноручно и от руки заносил имена и сроки пребывания, а также режим содержания и благотворные и целительные меры перевоспитания ленивых и распущенных не-русских и не-воинов-освободителей. От него тогда зависела жизнь и судьба очень многих людей, и он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Надо было видеть, с каким смакованием едва цедимых им сквозь зубы слов, с каким упоением и внутренней силой, с какой непреклонной небрежностью победителя он смотрел тогда на свой контингент, и как по хозяйски он ими распоряжался. То была сама волоокая и длиннокудрая Фемида, избавившаяся, наконец, от своей надоевшей и стесняющей глазной повязки, но отнюдь не от карающего меча.
Причем эта Немезида, эта Фурия Новороссийской революции, не стеснялась, в пояснении своих, прямо скажем, немилосердных решений и действий откровенно и убежденно утверждать, что тот, или иной несчастный N, - «богатый Буратино», и что он еще, «не все отдал». Почему N должен был все отдать, и почему именно этой Гекате социального возмездия, было немного неясно, но видимо, неясно это было только для посторонних и не посвященных. При этом трудился он именно по стахановски, ударно и не щадя себя.
Ведь на нем, кроме его основной воспитательной юдоли лежали все трудности, печали и обременения по распоряжению всей рабской рабочей силы. Ее надо было, формируя рабочие бригады, выделять, направлять на работы и контролировать. А это, ох как не просто и не легко! Но этот боец не сдавался. Его влекла к себе также общественная и публичная деятельность. В свободное от гарроты время, он сам сочинял, редактировал и выпускал внутренний информационный бюллетень подразделения. Титаническая и неблагодарная работа…
Но нет ничего более шаткого и эфемерного в этом мире, чем обаяние, не основанного на собственной силе, могущества. Это самое могущество, частью убито, частью брошено в тесные каморки луганских обезьянников на потеху бессмысленной и беспощадной черни. Попрано все, - Справедливость, Правда и такая радужная, по началу, Надежда…
Но что же теперь делать благородной, и избежавшей поругания и расправы от рук немытого луганского охлоса, русской душе? Истинному борцу и прекраснодушному идеалисту? Соли Земли Русской? Что же ей теперь, горемычной, но не сломленной и героической, делать?
Правильно, спокойно дожидаться того урочного часа, когда несчастья Родины вновь позволят ей надеть свой, спрятанный пока в долгий ящик, нарядный мясницкий фартук и красный, расписной, в потеках заскорузлой человеческой крови, кафтан. Тогда то, уже имея опыт, прежде закалившись в луганских подвалах, трудах и опасностях, она познакомит уже своих соотечественников и земляков со своим глубоко осмысленным и пережитым профессиональным "боевым" опытом и сноровкой.
Ну а пока, она может и должна жадно шариться по моей странице, читать мне, неразумному и жалкому, не приближенному в свое время даже к Фобосу, рядовому дурачку-пулеметчику Кефе, свои нравоучительные и менторские отповеди, не понимая, что:
1. Эта страница открыта для всех фронтовиков, которые делятся в ней своими воспоминаниями о совместных боях и походах и она не место для самопиара людей, разыскиваемых Прокуратурой ЛНР за совершенные ими военные преступления. Пускай они пиарятся или на своей страничке, или на страничках своих подельников;
2. Что моим Отцом - Командиром всегда являлся и является Верховный Главнокомандующий Вооруженных сил Российской Федерации, народу и Конституции которой я когда-то присягнул на верность, и что им не мог быть друг и покровитель Маньяков, Шико и прочих Омег и Фобосов;
3. И что я не принимал клятвы Омерты, так как не являюсь ни бандитом, ни преступником, и потому не считаю себя связанным обетом молчания.
Надеюсь, я все тебе разъяснил.
Из друзей я тебя удаляю.